От последнего слова подсудимого Владлен отказался. А я заявил, что действовал по велению чувств, охвативших меня. И чувства эти были благородными. Что я пытался спасти свою возлюбленную и остальных людей, как мне казалось, силой увозимых в неизвестные края. В конце я полностью раскаялся, но только в эпизоде с гранатой.
Присяжные удалились на совещание.
Через час они вынесли вердикт: "Гражданина Колосова Георгия Николаевича признать виновным по всем пунктам обвинения. Широкову Владлену Афанасьевну признать виновной за участие, хотя и пассивное, в террористическом акте, а также - в хулиганских действиях, без попытки изнасилования".
Судья, почесав лысину, выносит окончательное решение:
- Гражданина Колосова приговорить к высшей мере социальной защиты - расстрелу! Широкову Владлену Афанасьевну - к двум годам тюремного заключения условно и к ста ударам розгами по задней части тела и спине. Приговор может быть обжалован в течение 15 дней путем подачи прошения о помиловании в Народное собрание либо непосредственно Его Высокопревосходительству Магистрату Хумету лично.
Я спрашиваю у адвоката, сможет ли женщина выдержать 100 ударов розгами. Адвокат отвечает: "Смотря какая женщина и смотря какие розги. Ежели розги будут достаточно крепкими и вымочены в соляном растворе да бить будут с оттяжкой, то летальный исход вполне вероятен. Впрочем, женщина - такая живучая тварь, что ничего гарантировать нельзя".
"Но это же варварство!" - возмущаюсь я. "Безусловное варварство, - соглашается адвокат, - но вы должны понять - у колонистов так мало развлечений... что это может негативно сказаться на их психике".
"Уже сказывается, - отвечаю я.- Пороть женщину принародно - это неслыханно!"
25-й ДЕНЬ 1 ГОДА Э.П.
Два дня назад, сразу после суда, мы подали апелляции на имя Его Высокопревосходительства Магистрата Хумета. Аналогичные прошения подали в Народное собрание. Не стану хвастаться, что мне не было страшно. Нет, я испугался за свою жизнь, за жизнь Владлена. Но потом пришла какая-то отупляющая сознание апатия. Она была похожа на усталость, усталость от жизни. Впервые, мне кажется, я понял, что такое суицидное настроение, сгубившее некогда моего брата.
Кстати о моем "брате", то есть о джентри, похожем на Андрея. Ни он, ни его высокие коллеги на процесс не явились, но я чувствовал их незримое присутствие. Возможно, они следили за ходом дела с помощью скрытых камер наблюдения. Очевидно, подсознательно я надеялся на помощь со стороны Лжеандрея. Так уж устроен человек - он доверяет внешнему сходству, ошибочно принимая внешнее за внутреннюю суть. Но потом мне стало все равно.
И вдруг сегодня днем, только что, пришла бумага из Магистратуры. На ней рукой Хумета коричневыми чернилами была начертана резолюция: "В ПОМИЛОВАНИИ ОТКАЗАТЬ". Ниже - малоразборчивая приписка: "На усмотрение Народного собрания".
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вечером нас с Владленом заковывают в цепи и, не говоря ни слова, выводят из каюты-камеры. Мы выходим из корабля на подгибающихся, ватных ногах и полной грудью вдыхаем свежий воздух Новой Земли. Может быть, это мои последние вдохи. Нас ведут на "Марсово поле". Там уже собрался весь народ. Мы идем, гремя цепями, под любопытствующими взглядами людей. Владлен испуганно оглядывается на меня, а я высматриваю столб позора, к которому меня должны привязать перед расстрелом. Спасибо, что хоть не повесят.
Я иду, прихрамывая от боли в правом колене, возможно, боль эта - нервного происхождения. Или от долгого сидения в неудобной позе. Тут я ловлю себя на мысли: а не подсознательная ли это симуляция, дабы разжалобить народ?
Судя по поведению людей, дебаты по поводу нашей судьбы окончены, и нас привели, чтобы огласить окончательный приговор. "Народный трибун" подходит к нам и вручает бумаги - мне и моему товарищу. Мы разворачиваем документы, где сверху написано: "Именем народа". Без очков для чтения у меня все плывет перед глазами, но смысл отдельных фраз доходит мгновенно. Это было постановление о нашей амнистии в честь дня Конституции. Оказывается, пока мы сидели в заточении, они приняли Новую Конституцию. Именно в тот день колонисты праздновали: шумели, пели, плясали, стреляли из ружей и запускали ракеты, жгли фейерверки, отмечая великое событие.
Поднеся близко к лицу документ, читаю итоги плебисцита по помилованию: "Из 2320 человек, имеющих права голоса (то есть практически все), в голосовании приняли участие 2302 человека. Семеро не приняли участия, 1152 голоса - "за" , 1151 - "против". 10 человек воздержались".
Итак, нашу судьбу, в большей степени - мою, решил всего один голос! Интересно бы знать, кто он, этот мой спаситель? Впрочем, так вопрос ставить нельзя. Спасителем оказался весь народ. Мы слезно благодарим людей и заверяем, что доверие их оправдаем самоотверженным трудом на благо новой Родины.
Мы обрадовались с Владленом такому исходу дела. Но в отличие от Владлена, у которого все чувства были на поверхности и который легко переходил от глубокой скорби к безмерному ликованию, моя радость не была столь безмятежной. Что-то во мне сломалось или надломилось, думаю, не без последствий. К счастью, этот процесс зашел не слишком далеко, иначе бы я потерял интерес к жизни навсегда. Очевидно, сказался синдром смертника. Очень опасная штука. Пагубно влияет на психику, иссушает, опустошает душу. Как болезнь, носящая необратимый характер, если ее вовремя не пресечь. К счастью, повторюсь, я не прошел все стадии этой болезни (меня не привязывали к столбу и не наводили ружья) и потому чувствовал себя сносно и вскоре совсем поправился. Но, очевидно, еще долго на дне души будет оставаться могильный холод, ядовитым туманом парализующий волю к жизни. Может, именно это мистическое чувство пережил Достоевский, стоя на эшафоте в ожидании казни, не зная еще о том, что мчится уже фельдъегерь с бумагой о Высочайшем помиловании.
