Наконец, все утомились, и капитана бережно извлекли из воды, уложили на мраморную скамью и начали массировать, возвращая растраченные силы. Как только одна из чаровниц легонько провела ладонью по его груди, Кутергин вновь весь загорелся и жадно притянул ее к себе. Она охотно уступила, и все безумие повторилось, но теперь уже не в воде, а на широкой мраморной скамье, где, как ни странно, всем хватило места. Может быть, скамья специально предназначалась именно для любовных утех, а не для массажа? Они прекрасно обходились без слов, говоря на языке любви, жрицами которой были прекрасные банщицы, не знавшие жеманного стыда европейских женщин и не ведавшие никаких запретов в искусстве дарить наслаждения. Потом снова в бассейн и на мраморную скамью…
Наконец, полного сладкой неги Федора Андреевича завернули в тончайшие одежды, чем-то напоминавшие тоги римских сенаторов, и на руках отнесли в смежное помещение, усадив перед роскошным столом: диковинные фрукты и замысловатые блюда источали дразнящий ноздри аромат, стояли ныеокогорлые кувшины с шербетами и странной формы графины с незнакомыми, но ятю хмельными напитками. Манили аппетитной румяной корочкой жареные птицы, обсыпанные молотыми ооехами синеватой белизной сиял отварной рис, а с ним откровенно соперничали куски фаршированной овощами рыбы Русского начали угощать, как самого дорогого и желанного гостя. Девушки подносили ему блюдо за блюдом и подливали в кубок напитки. Помня о чаше, поданной прекрасной незнакомкой, капитан предпочитал воду, но от закусок и горячих блюд не отказывался. Комната, где происходило пиршество, не имела ни одного окна: скорее всего она располагалась под землей, в нижних этажах храма. Но какого храма и где он – в заброшенном городе, или, пока Кутергин спал, его переправили в иное место? Расспрашивать жриц любви явно бессмысленное занятие: даже если они знают арабский, все равно ничего не ответят. Капитан не обольщался – наверняка девушки выполняли приказ более высокопоставленных жрецов, но надо признать, делали это с душой. Глупо верить, что он сразу так пришелся им по сердцу, что они моментально потеряли голову и стыд.
Ладно, сейчас стоило подумать о другом – предпринимать ли попытки вырваться отсюда? Пока ему ничего не угрожало, с ним обращались, как с магараджей, а о грязном халате и рваных сапогах нечего жалеть. Жалко потерянного времени! Где Али-Реза, где сейчас его отец, старый слепой шейх Мансур-Халим, где бегут кони вольных всадников Желтого человека, увозящего шкатулку с костяной картой, старинную книгу и сумку с записями капитана русского Генерального штаба? Ах, время, время! Оно уходило безвозвратно, и никто не в силах его вернуть, даже сказочные восточные кудесники: где им тягаться с великим и всемогущим Временем! Есть ли что-либо сильнее его в необозримой Вселенной? Ведь оно – Божий молот, разбивающий в прах все и вся.
Так, ничего толком не решив, Федор Андреевич закончил трапезу и с любопытством ждал, что же последует за ней? Игравшая во время обеда тихая мелодичная музыка смолкла, прелестные девы почтительно подхватили русского под руки и повлекли в третий покой, где стояла огромная кровать под роскошным балдахином – вешь странная и несколько необычная для языческого святилища. Впрочем, здесь все казалось странным и необычным.
Кутергина уложили на постель, и он с удовольствием растянулся на тончайших шелковых простынях. Укрыв его невесомым пуховым одеялом, по величине напоминавшим парус корабля, жрицы немедленно нырнули под лебяжий пух и устроились рядом с капитаном. Одна принялась легонько массировать виски тонкими пальчиками, другая маленьким гребешком расчесывала успевшую отрасти за время скитаний бороду, третья занялась ногами, а четвертая гладила живот, потихоньку подбираясь губами к возбужденной ласками плоти…
Когда Федор Андреевич проснулся, жрицы любви уже исчезли. Комнату слабо освещала масляная лампа, по углам залегли мрачные тени, но дышалось на удивление легко – видимо, в стенах скрывались вентиляционные отверстия. Который теперь час и что там, наверху, или за лишенными окон стенами – утро, день, вечер?
Осмотревшись, капитан обнаружил: в спальне он не один – в углу, куда не доставал свет лампы, неподвижно стоял одетый во все темное человек. Кутергин рывком сел, готовясь отразить возможное нападение. Но чем отражать – пуховым одеялом или шелковой подушкой? Больше под руками ничего не нашлось.
Неизвестный сделал шаг вперед и остановился. Теперь на него падал свет, и Федор Андреевич разглядел средних лет мужчину с длинной черной бородой и бледным лицом аскета. Сложив на груди руки, он пристально смотрел на русского, словно стараясь загипнотизировать его. Ощущение не из приятных, но капитан выдержал его взгляд и, как ни странно, успокоился: пусть смотрит, если так хочется, еще никто не убил взглядом.
– Ты видел тьму и радость жизни, – глухо сказал на арабском незнакомец. – У тебя есть право выбрать: остаться гостем на вечном празднике, либо предстать перед Великими Хранителями для решения своей судьбы.
– Кто эти Великие Хранители? – недоверчиво прищурился Федор Андреевич. Слова незнакомца его озадачили: неужели здешние обитатели готовы поить и кормить случайно попавшего к ним иноверца до скончания пека? И не только поить и кормить, но и ублажать, как султана в гареме? И что за Хранители, почему они могут решить его судьбу?
– Я все сказал. – Мужчина сдержанно поклонился. – Ты должен выбрать – остаться гостем или предстать перед Великими Хранителями.
– Когда предстать?
– Если, ты готов, сейчас!
Капитан задумчиво потер заросший подбородок: в заброшенном городе храмов сплошные загадки и неожиданности. То тебе вдруг явится дива с чашей сонного зелья, то прелестные девы купают в бассейне, а то возникает ниоткуда чернобородый вестник и приглашает то ли на тайное судилище, то ли на допрос. Отказаться? Но вдруг это единственный шанс вырваться из святилища?
– Пошли! – Федор Андреевич встал. Аскет щелкнул пальцами, и появились шестеро здоровенных полуобнаженных парней. Они набросили на плечи капитана широченный черный шелковый плащ с большим капюшоном, подняли русского на руки и бегом понесли, мягко шлепая босыми ступнями по каменным плитам пола. Вскоре Кутергин потерял счет поворотам и лестницам – его носильщики неслись быстрее ветра. Наконец, они остановились и опустили капитана на пол. Капюшон откинули, и русский увидел ярко освещенный множеством ламп большой зал. За высокими окнами царила темная южная ночь, на бархате безоблачного неба сияли звезды, и капитан обрадовался – значит, он не в подземелье!
