Миша с Василием снова пошли вперед, освещая путь и напряженно всматриваясь во вдруг ставшую угрожающе-злобной чащу. Боялись не зверей, нет, те не пошли бы на огонь… Люди! И ямы-ловушки — вот что было по-настоящему страшно! Да еще — болотца. Что же касается ручьев — так на них уже не обращали внимания. Так и шли — медленно, осторожно, в любую минуту готовые ко всему.
– Тсс!!! — лоцман вдруг остановился, застыл. — Слышишь?
– Собаки! — услыхав доносящийся впереди лай, облегченно улыбнулся Миша. — Починок! Значит, правильно идем. Скоро уже и озеро.
Оно открылось перед ними опрокинутым вниз звездным небом — две бездны смотрели друг на друга, а вокруг стояла мертвая тишина, даже собаки перестали лаять, видно, путники оказались с подветренной стороны. Впрочем, никакого ветра не было.
– Холодновато, однако, — Василий поежился. — Ну, что? Надо поискать мостки да взять лодку. Потом вернем, конечно…
Мокша поежился:
– Говорю — лучше б к нам завернули. Чего ночью-то по воде переться?
– Так староста же ваш — тот еще пес!
– Окромя старосты, чай, и другие люди есть.
– Пошли уж, проводите, — Миша усмехнулся. — Я-то пожалуй, к вам и загляну — только утром. Провожу вот…
Они спустились к озеру, черные лодки покачивались у черных мостков, а в черной озерной воде играли оранжевые сполохи факелов. Неизвестно, откуда взявшийся, порыв ветра зашуршал камышами… Или то был не ветер?
– Все наверх! — Михаил первым увидел поднявшиеся от озера черные тени воинов. Огненные блики факелов отразились в клинках мечей и наконечниках копий…
И такой же огонь вдруг вспыхнул на вершине холма, у леса!
Обложили! Обложили со всех сторон, словно диких зверей.
Черт! Если б не раненый, не девчонки…
Михаил упал в траву, перевернулся, хватая за ноги первого попавшегося врага… Завладеть бы мечом! Тогда совсем другой расклад будет…
Ага… вот он, кажется…
Сзади кто-то подбежал… Свой?
Миша быстро обернулся, узнав в призрачном огненном свете Мокшу. Тот, наклонившись, пристально смотрел на поверженного вражину… И улыбался!
– Кирьян, ты, что ли?
– А ты-то кто? — вражина — молодой круглоголовый парень — прыжком вскочил на ноги… и с удивлением переспросил:
– Мокша?!
– Я. Авдею плохо, ранен. Вон, на носилках.
Кирьян, обернувшись, громко свистнул своим:
– Эгей! Не рубите никого — наши!
Все произошло буквально в какие-то секунды, и вот уже парни с усадьбы Онциферовичей, подняв выше факелы, любезничали с девчонками, а кто-то уже подхватывал носилки с раненым Авдеем.
– Кто-то у нас по ночам сети снимает, — явно довольный, что обошлось без сечи, с улыбкою пояснял Кирьян. — Нежила велел сторожу выставить, да предупредил всех молодых, чтоб спали вполглаза, вот мы и…
– Вовремя вы объявились, — похвалил лоцман. — Были бы тати — накрыли бы их.
– Да уж, — парень зашмыгал носом. — Ничего, еще попадутся. Ну, что, пошли к нам?
– Да мы к биричу хотели…
– Завтра ужо отвезем, переправим.
Михаил пожал плечами — похоже, от этого гостеприимства сейчас никак нельзя было отказаться. Впрочем, а что отказываться-то? Вот и случай свидеться с Марьюшкой!
– Слышь, Кирьян. Марья-то, девчонка, как у вас?
– Да весело, — Кирьян хохотнул. — Обжилася, работает, вечерами песни поет с нашими, та еще егозища, на язык востра!
– Значит, хорошо ей здесь?
– Да уж, не плохо.
– Ну и слава богу.
Неожиданно для себя Михаил вдруг на миг почувствовал какую-то щемящую грусть, сдавившую сердце… Ишь, хорошо ей. Весело…
Что ж, оно и к лучшему.
Тряхнув головой, молодой человек хлопнул собеседника по плечу и осведомился насчет выпивки.
– А бражка есть, — со смехом заверил Кирьян. — Да и мед стоялый найдется. В мою избу заходи сейчас. Супружница рада будет.
– А староста как же? С нами не посидит, не приветит? — оборачиваясь на ходу, ухмыльнулся Василий.
– Староста с утра еще в лес ушел, с мужиками, — с явно слышимой в голосе неприязнью пояснил Кирьян. — Места для новых покосов подыскивать, да к весянам зайти, о межах договориться. Дело небыстрое — через три дня только и явится.
– Через три дня? — услыхав такое известие, Миша сразу повеселел. — Ну и ладненько.
На ночь глядя, посидели по-тихому, громко не пели, так, самую малость. Михаил, Василий да Мокша — девкам не положено было с мужиками сидеть, да и изба Кирьяна не такой уж была большою, ну а раненым Авдеем занялись сразу: имелся на усадьбе один дедок — лекарь-травник.
Авдею с Мокшей больше и не надобно было никуда идти — дом у них давно уже был здесь, на усадьбе, что обоим парням пришлось по нраву, оба же и приглядели себе зазнобушек… Если б еще не хитрован-староста… Но и с тем можно было бороться, не все его на усадьбе поддерживали, далеко не все.
Уже когда собрались спать, и молодая супруга Кирьяна Ольга постелила на лавки мягкой соломы, кто-то дернулся в дверь:
– Мисаил-тиун у тебя, Кирьяне?
Мальчишка. Белоголовый, глаза заспанные — видать, разбудили, послали…
– Ну я Мисаил.
Отрок улыбнулся:
– Зовут тебя.
– Зовут? — Михаил, кивнув, поднялся с лавки. — Что ж, пойду, выйду…
Он уже знал — кто зовет. Ну кому же еще-то?
Низко поклонившись, Марьюшка бросилась в объятия с поцелуями, с плачем:
– Господи, Господи… Наконец-то вернулся… ну, наконец-то… Теперь заживем. Ведь так, да? Ты тиуном станешь, а я — твоей верной рабою.
Миша ласково погладил девушку по спине: та не сказала — «женой», понимала: женившийся на холопке становится холопом и сам.
Жалко девчонку! Похоже, не светило ей в жизни счастье.
– Пойдем, — жарко целуя любимого в губы, шептала Марьюшка. — Тут, в овине, тепло… Солому вчера сушили…
В овине и в самом деле было тепло, даже жарко… и мягко — на соломе-то! Марья замешкалась, закрывая ворота, затем — в темноте — позвала шепотом:
– Где ты, милый?
– Здесь, — чувствуя себя самой последней сволочью, так же шепотом отозвался молодой человек.
И вытянул вперед руки.
– Обними меня…
И почувствовал обжигающий жар молодого тела — Марьюшка уже сбросила с себя всю одежду, прижалась — нагая, жаждущая любви…
– Истосковалась вся…
Давненько же Михаил не помнил подобной ночки! Казалось бы — и куда только делась накопившаяся за день усталость, куда только исчез навалившийся было в избе сон?
Куда… Ясно, куда…
– Милый… — шептала Марьюшка. — Любый мой… любый…
Утром Михаил проводил девчонок да Василия с Трофимом через озеро — на усадьбу бирича Ермолая. Через озеро плыли весело — с шутками-прибаутками, песнями — прощались же на усадьбе с грустью.
