Молодой «пролетарский» поэт Григорий Санников (и, надо сказать, поэт талантливый) познакомился и подружился с «символистом», когда тот читал лекции и вел семинары в Пролеткульте с октября 1918 по май 1919 года. Уже тогда молодой поэт, подпав под обаяние незаурядной личности Андрея Белого и увлекшись его теорией стиха, оказывал своему наставнику посильную житейскую помощь. По мере продвижения Санникова по карьерной лестнице эта помощь становилась все более значимой. В письмах отражены перипетии издательских, гонорарных и квартирных хлопот — мы сегодня уже не очень хорошо представляем себе, какую трагифарсовую бюрократическую машину представляло собой «молодое советское государство».
«С „Известиями” все благополучно; да и с Госбанком, надо надеяться, тоже;
если бы не тупость или нежелание выслушать меня тов. Шароварова, к которому меня послали из окна № 10, я и не сомневался бы; но после посещения тов. Шароварова я заранее принимаю меры к тому, чтобы в случае путаницы с текущим счетом остались хоть какие-то следы о том, что данная операция проведена была».
Последней помощью, оказанной Григорием Санниковым Андрею Белому при жизни, были хлопоты о получении путевки в писательский дом отдыха в Коктебеле.
Сразу после смерти поэта в «Известиях» был напечатан некролог, подписанный Б. Пильняком, Б. Пастернаком и Г. Санниковым. «Пробил» публикацию некролога Санников, за что и получил взбучку по партийной линии.
Григорий Санников был смелым человеком: в 1937 году он тайком вынес из редакции «Нового мира», где заведовал отделом поэзии, и сохранил до лучших времен рукопись поэмы «Христолюбовские ситцы» арестованного Павла Васильева. (Недавно в том же издательстве «Прогресс-Плеяда» вышел томик избранной лирики Павла Васильева с предисловием Даниила Григорьевича Санникова.)
А н д р е й С т е п а н о в. Сказки не про людей. М., «Livebook/Гаятри», 2009, 224 стр.
Издательство «Гаятри» известно книгами веселыми и даже озорными. Пролистав книжку и еще ничего не зная об авторе, убедился — так оно и есть. Читал — и то улыбался, то посмеивался… Остроумные сказки. Озорные. И конечно же про
людей, а оттого и грустные. И про получившую американское гражданство гориллу из Московского зоопарка, и — едва ли не лесковским сказом — про говорящего попугая Екатерины Великой, доставшегося в революцию Феликсу Эдмундовичу, и про поповскую собачку Тишку, как водится, попом же и убитую, и про микроба Гришу и умудренного червяка Пал Иваныча…
«— Жопа! Жопа! — вскричал Пал Иваныч.
В Гришином лексиконе не было такого слова. Но он сразу понял: это слово означало „свобода”. Так кричали древние воины, завидев море после долгого перехода по пустыне: „Таласса, таласса!” А матросы Колумба, намучившись в морях, тоже кричали, только наоборот: „Земля, земля!”
Воздушная струя понесла их на волю. Помятые, уставшие, но не побежденные и не переваренные, они были выброшены из кишечника навстречу новой жизни».
Хулиганство, конечно, зато с хорошим концом — самым, пожалуй, оптимистическим в книге. Автор — доктор филологических наук, чеховед, и неудивительно, что в его затейливой прозе слышны чеховские отголоски — чеховское ехидство, чеховская грусть.
В л а д и м и р Б е р е з и н. Диалоги. Никого не хотел обидеть. М., «Livebook/Гаятри», 2009, 640 стр.
Фирменное березинское резюме — «извините, если кого обидел» — давно уже стало поговоркой среди по меньшей мере двух с половиной тысяч читателей его Живого Журнала, в котором прозаик и литературный критик Березин выступает под именем berezin.
В книге собрано порядка тысячи почти ежедневных, преимущественно абсурдистских этюдов автора дневника, причем не всех, а тех лишь, что либо сами по себе, либо вместе с возникающими в комментариях пикировками подпадают под означенный жанр — диалоги. (В авторском предисловии Владимир любезно перечислил так называемые никнеймы, условные имена своих корреспондентов — в тексте все они остаются безымянными.)
Пародии, скетчи, трёп, стёб, маскарад, тусовочные репризы, разнокалиберное литературное хулиганство — и тут же вполне серьезные (ну, полусерьезные) рассуждения и замечания, плавно перетекающие в трёп-стёб.
«— Ну и как дозорный автор? Спит?
— Спит?! Он сидит со стаканом, а на коленях у него — баба. Саския зовут. Сам видел.
— Я тоже видел. Это он раньше сидел. А сейчас уже набрался и спит.
— Нет. У него ночная вахта. То есть — смена.
— Вы все перепутали. Это у нас — ночная смена. А у него там сейчас дневной дозор, но это не он, а Босх.
— Нет, там Брейгель — и стройный ряд слепых нищих, для которых ночь вечна, валится в канаву.
— Какой там Брейгель! Мне точно сказали: Босха Васильев!
— А! Знаменитый Отравитель Пивом? Я думал, его казнили еще в 1732 году вместе с Кесингтонским Душителем»...
Ну и так далее.
Ясно, что автор иронизирует касательно общеизвестных «дозоров», но большая часть пассажа остается совершенно непонятной для человека «вне тусовки» — имеется в виду тусовка писателей-фантастов и поклонников этого жанра, отсылки к которой щедро разбросаны по всей книге. В последние годы вышло не так уж мало книг, скомпонованных на основе записей в Живом Журнале — блогов. Но все они — дневники или сборники микроновелл — были вполне мыслимы и вне ЖЖ. Не то у Березина; его «Диалоги» — книга сугубо блоггерская, ориентированная на определенный, сложившийся круг общения — со своими и лишь для «своих» понятными «паролями» — складывающимися, впрочем, в достаточно целостную и потому в какой-то мере поддающуюся расшифровке «со стороны» систему. Двухтысячный тираж книги ненамного уступает числу читателей блога berezin, и тут возникают два вопроса. Первый: найдутся ли среди читателей книги люди «со стороны» и если найдутся, то — что подумают об авторе и персонажах? И второй: что же, собственно, происходит — в литературном смысле — при перенесении придуманного, игрового мира березинских записей на типографскую бумагу? Вряд ли на эти вопросы можно ответить чисто умозрительно — это, так сказать, тема социологической диссертации...
Лет десять назад за круглым столом, посвященным реальной и виртуальной прозе, Владимир Березин говорил: «Оппозицией творчеству тех, кто ранее писал в толстые журналы, является очеркистика (под очеркистикой я имею в виду как „сетевые”, так и „бумажные” актуальные тексты), а не прозаические произведения. <…> И вот возникает не воинствующая оппозиция, а медленное вытеснение старой традиции».
Замахиваются ли экспериментальные «Диалоги» на вытеснение старой, романной традиции? Наверное, да.
Реально ли такое вытеснение? Думаю, нет.
КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ
«Безславные ублютки», или Кино как оружие массового поражения
Писать о новом фильме Квентина Тарантино «Безславные ублютки» (наверное, так, ибо в оригинальном названии фильма «Inglourious Basterds» содержатся аж три грамматические ошибки) — задача нелегкая. С одной стороны, вроде — событие. Тарантино и по сей день считается в мире культовым режиссером № 1 (просто потому, что никто пока не пришел на смену). Фильм чуть не получил золотую пальмовую ветвь в Канне-2009, а австрийский актер Кристоф Вальц,
сыгравший роль эсэсовского дознавателя Ганса Ланды, — удостоился приза за лучшую мужскую роль. С другой стороны, картина поражает своей какой-то вопиющей, демонстративной бессмысленностью. Надо сильно напрячься, чтобы это хоть как-то интерпретировать, поскольку объективно фильм представляет собой просто коллекцию кинематографических штампов, частью деформированных, частью оставленных в первозданном виде и любовно собранных по принципу: «Я от этого тащусь!» или «Во! Это будет круто!».
Пока Тарантино снимал таким образом свои сложносочиненные баллады из жизни многоречивых экзотических гопников и не менее экзотических «Черных Мамб» — это никого особенно не смущало. Но тут он влез на территорию трагической реальной истории — и народ зачесал репу в поисках смысла: «А чё ваще это было?
И зачем? И что это значит?». В итоге каждый делает свои выводы, и фильм предстает перед аудиторией этаким «пятном Роршаха» — провокативным тестом, вскрывающим состав и степень устойчивости «зашитых» в сознание зрителя этических, эстетических, исторических, идеологических и мифологических представлений.
