Меня по самовключившемуся телефону известил друг. Я отправилась знакомой дорогой, дворами, с улицы Горького, 6, на улицу Горького, 12.
Лагерь? Расстрел? Высылка за границу?
Но день этот был еще впереди.
А сейчас Стрехнин любезно протянул мне протокол заседания бюро Детской секции от 14 декабря 1973 года. Я глянула – третий или даже четвертый экземпляр машинописи, недоступный моему зрению даже сквозь линзу. Стрехнин предложил огласить. Я поблагодарила. Начала конспективно записывать то, что слушала: выступления «детских писателей». Но тут вошел, представился и сел неподалеку от меня А. Медников. Стрехнин начал снова. Мне казалось, будто Медников все время крутил вокруг пальца какой-то ключ на веревочке. Может быть, мне это только казалось.
Стрехнин:
«Протокол заседания бюро Детской секции 14 декабря 1973 года. Присутствовали тт. Юрий Яковлев, А. Аренштейн, А. Медников, Андрей Некрасов, И. Токмакова, Николай Богданов и др.
Сообщение сделал Юрий Яковлев:
Лидия Чуковская пользовалась всеми благами, предоставленными ей государством. И в то же время порочит Советское государство. Она уже давно обязана была сама положить билет. Мы у нас в секции не видели ее лет двадцать.
Я (перебивая): Все граждане Советского Союза пользуются всеми благами государства, а не я одна. Вот вы, например, товарищи, получаете зарплату от государства, а также и гонорары. И вы, и Юрий Яковлев.
Стрехнин продолжает читать:
Воскресенская: Я много лет назад слушала выступление Лидии Чуковской. Она говорила, что надо заботиться не о пионерском знамени, а чтобы мальчики хорошо обращались с девочками.
Я: Я такого своего выступления не помню. Но я и сейчас думаю, что мальчики должны хорошо обращаться с девочками.
Стрехнин читает:
В.Медведев: У нас есть такие люди, которые любят играть на публику. Смелость на заграницу. С ними надо бороться.
Стрехнин продолжает читать:
В.Морозова: Необходимо отделить Корнея Чуковского и Николая Чуковского от Лидии Чуковской. Чтобы ее тень не падала на них. Ее выступление глупо и чудовищно.
А.Аренштейн: Эта дама для нас чужой человек Она все получает от государства, а сама ничего не делает.
Андрей Некрасов: Член Союза писателей обязан участвовать в строительстве коммунизма. Я читал заявление Лидии Чуковской и возмущен. Я ставлю вопрос об исключении ее из Союза.
И.Стрелкова: Еще в 1969 году покойный Аркадий Васильев ставил вопрос об исключении Лидии Чуковской из Союза. Но тогда у нее умер отец, и это заставило нас оказать ей снисхождение.
(«Да, уж чем-чем, а снисходительностью Васильев не отличался», – подумала я.)
Стрехнин читает:
А.Кикнадзе: Она пишет для того, чтобы привлечь внимание к себе. Но это никому не интересно ни у нас, ни за границей. Она хочет опорочить и советскую интеллигенцию, и советский рабочий класс.
Николай Богданов: Она пользуется именем отца и брата. А с отцом у нее были когда-то неприятности, потому что у нее тяжелый характер. Таким, как она, не место в Союзе.
Я (Стрехнину): Как же вы, Юрий Федорович, принимаете подобные протоколы и допускаете подобные собрания? Ведь это не обсуждение моей статьи, а обсуждение моих семейных дел! Как они смеют обсуждать мои отношения с отцом! У меня около трехсот писем моего отца – ими займутся историки литературы, а не Николай Богданов. Что это за уровень разговора в Союзе писателей – об отце, брате? А если я выйду на трибуну и буду обсуждать, как относится т. Иванов к своей жене?
Стрехнин: Почему вы предъявляете свои претензии нам? Ведь я вам читаю не свои слова, а протокол заседания секции. Выступления товарищей.
Я: А почему меня не пригласили на заседание секции и все это было без меня?
Стрехнин: Это действительно нехорошо. Но они не могли вам дозвониться…
Стрехнин продолжает читать. Читает, что сказала И. Токмакова.
И.Токмакова: Выступление Лидии Чуковской предательское. Она позорит звание писателя. Ей не место в Союзе.
Н. Дурова: Со мной был такой случай: кто-то из артистического мира предложил мне подписаться под письмом Лидии Чуковской в защиту Солженицына. Но я отказалась, хотя было уже много подписей.
Я: Это ложь. Никаких подписей, кроме моей, под письмом в защиту Солженицына не было, и я их не собирала. Я написала статью в «Литературную газету» сама, одна: сама подписала и сама отправила[42].
Стрехнин: Но она и не говорит, что вы предлагали ей подписываться. Мог предлагать кто-нибудь другой.
Стрехнин продолжает читать, что говорила Н. Дурова:
Н.Дурова: Я недавно была в Лейпциге. Там министр культуры ГДР назвал Лидию Чуковскую импресарио по клевете и фальсификации. Это правильно.
Я: Какой у них интеллигентный министр культуры! Слово «импресарио» знает.
Н. Дурова: Предлагаю лишить Лидию Чуковскую наследства. В той же семье растет великолепно подготовленная смена. На телевидении работает Дмитрий Николаевич Чуковский. На студии научно-популярных фильмов – Евгений Борисович Чуковский. И не хотелось бы, чтобы тень клеветнических выступлений их родственницы падала на эти имена.
Я: Отец мой не считал, что я бросаю тень на его имя. Если же мои родные стыдятся меня – у них есть отличный выход переменить фамилию. Я свою не отдам… И почему Дурова говорит только о Дмитрии Николаевиче и Евгении Борисовиче? У моего отца не двое, а пятеро внуков; среди них даже один доктор наук, который тоже великолепно работает. И много симпатичных правнуков. И замечательные невестки.
Но сколько бы их ни было и как бы хорошо они ни работали – «смена» тут слово неподходящее. Смены Корнею Чуковскому ни они, ни я представить собой не можем, потому что писатель незаменим, он единственен.
Я снова спрашиваю вас – как же вы допускаете, чтобы в руководимом вами Союзе происходили обсуждения на таком уровне? двадцать лет назад, худо ли, хорошо, но в Детской секции говорили о стихах и прозе, а сейчас о чужих семейных делах! И это – детские писатели, люди, призванные воспитывать детей! Это непристойно.
В. Медведев, а с ним и Стрехнин: Им никто не давал указания сверху, они говорят от души. Почему вы воображаете, что вы одна говорите от души, а все – по подсказке? Они говорят, что думают.
Я: Они все говорят одно и то же, одно и то же, одно и то же – значит, по подсказке. И все они говорят не о моей статье «Гнев народа», а только о семейных делах. Наверное, им так велели. Ни слова по существу разбираемой статьи. Я не удивлюсь, если завтра прочту в «Литгазете» точное повторение за подписью экскаваторщика. Тоже от души.
В. Медведев: Очень может быть.
Стрехнин читает выступление Лиханова:
Лиханов: Нет, дело тут не в позе, как кто-то сказал. Выступление Лидии Чуковской – не поза, а чистая антисоветчина. И не первая. Она давно работает на заграницу. Она в своем письме называет имена лиц, которые здоровы, а их будто бы посадили в сумасшедший дом. Это неправда. Они действительно больные. У нас здоровых не посадят.
Сейчас заграничное радио слушают все, в том числе и молодежь. Надо оградить нашу молодежь.
Как Литвинов, Якир и Красин пользовались именами своих отцов, так Чуковская пользуется именем своего отца.
Я: Неправда! Литвинов ничем не пользовался и честно отбыл свой срок Красин просто однофамилец известного большевика, и ему нечем пользоваться. Якир и Красин – давно сломленные лагерями и тюрьмами люди, которые оговорили и предали многих честных людей. Никто не смеет меня с ними сравнивать.
А моего отца не уважаете – вы. Неужели вы думаете, что теперешний наш разговор – это форма уважения к моему отцу? Если бы писатели его уважали, они позаботились бы, чтобы переиздавались его критические статьи, его книги – «От двух до пяти», «Живой как жизнь», «Высокое искусство», «Чехов», «Современники», «Мой Уитмен», «Поэт и палач», «Александр Блок как человек и поэт», «Рассказы о Некрасове», – заботились бы о его книгах, а не обсуждали бы его детей и внуков. Что бы он пережил, если бы слушал заседание секции и наш сегодняшний разговор? Как вы думаете?
Стрехнин: Вы переходите на другую тему – вопрос о переизданиях.
Я: Да, перехожу. Но не на «вопрос о переизданиях», как выражаетесь вы, а на литературу. Потому что я в Доме литераторов, а не на склочной коммунальной кухне. Вы, Союз писателей, лишаете читателей книг Корнея Чуковского. Вы не дорожите ни литературой, ни читателями.
Стрехнин: Я продолжаю читать протокол:
Юрий Яковлев оглашает письмо Марии Павловны Прилежаевой, которая присоединяет свой голос к требованию исключения. «Лидия Чуковская – человек чуждый».
