Я надавила ему на грудь и уложила его на кровать.
— Не факт, что этого не случится.
Я забралась поверх него, легла щекой ему на грудь и стала прислушиваться к его дыханию и стуку его сердца.
— В любом случае, я не уверена, что о своей свободе я мечтаю больше всего.
— Что ты имеешь в виду?
— А как насчёт твоей свободы?
Его тело напряглось подо мной. Оно больше не было таким мягким и тёплым. Он снял меня с себя и что-то неодобрительно проворчал.
— Нет, — его слова прозвучали сурово и строго.
— А я вообще могу попросить об этом? Могу ли я освободить тебя из твоей тюрьмы? Что тогда произойдёт?
— Да, это можно сделать, хотя никто кроме моего хозяина не может освободить меня.
Я резко подалась вперёд.
— И когда я буду свободен, я точно исчезну отсюда, — он указал на деревню, окружавшую нас. — Я стану кем-то совершенно другим. Я буду помнить очень мало. Это похоже на мою способность чувствовать направление мысли других людей. У меня останется только ощущение от моего прошлого, но я не буду помнить детали. Даже если ты будешь на расстоянии вытянутой руки от меня, я не узнаю тебя. Но ты будешь помнить меня… — он умолк.
— Но ты же останешься хоть ненамного самим собой?
После моих слов его лицо сделалось более суровым и на нём отразилось страдание. Ему не нравилось куда зашёл наш разговор.
— Я стану тем, кем был раньше, и у меня останутся только те воспоминания, что дарует мне Мазира.
У Фироза и Рашида осталось лишь смутное ощущение того, что они попали в беду.
Он сделал глубокий вдох, а в его глазах неожиданно появилась печаль.
— И, Эмель, я уверен, что эти воспоминания не будут связаны с тобой. А даже если и будут, вряд ли наши пути когда-нибудь пересекутся. Ты всё так же будешь ахирой с той же участью… запертой во дворце, пока какой-нибудь гость не заберёт тебя, что произойдёт очень быстро, в этом я уверен.
— Поэтому даже если бы я захотел вернуться и найти тебя, тебя бы здесь уже не было. Так что, пожалуйста, любовь моя, не помышляй о моей свободе, — он посмотрел на меня с мольбой в глазах. — Для меня будет мукой оставить тебя здесь.
— Ты хочешь, чтобы я попросила для себя свободы, но я не знаю как. Я боюсь, что меня перенесут отсюда, далеко от тебя. Или что меня подвесят за ноги, как Фироза… как Сабру.
На лице Саалима отразилась боль.
— Помни о своём намерении, о том, чего ты хочешь. Когда ты чего-то желаешь, твои слова исходят отсюда, — он провёл пальцами по моему лбу. — Но важно и то, что ты чувствуешь.
Он положил руку мне на грудь.
— Думаю, что если бы ты не поругалась тогда с Саброй, если бы её слова о том, что она надеялась умереть, не звенели громко в твоей голове, она бы не умерла. Думаешь, в тот раз, когда ты попросила ещё чуть-чуть не возвращаться домой, тебя бы посадили в тюрьму, если бы ты так много не думала о том, что не хочешь возвращаться к своей обычной жизни? Результат твоего желания мог быть совсем другим.
Для меня было не новостью то, что он говорил. Мы уже обсуждали это. Но я всё равно боялась загадывать желание.
— Поэтому твоё желание должно быть ясным. Тебе нужно почувствовать его вот здесь, — его слова прозвучали жёстко и непреклонно, но его губы на моей груди были мягкими. — Самое сложное, что мне придётся сделать, это даровать тебе свободу, сказать тебе «прощай», — пробормотал он. — Но я это сделаю, Эмель. Я помогу тебе избавиться от твоего отца и вернуть свою жизнь.
— А ты не можешь… — неуверенно сказала я, — просто убить его?
Это решение было таким простым. Я почувствовала себя подлой из-за того, что, наконец, озвучила это тайное желание, из-за того, что так просто говорила об убийстве своего отца. Мне стало стыдно, и я отвернулась от Саалима.
Этот вопрос, казалось, не смутил его.
— Я бы уже это сделал, если бы мог. Не забывай, что я не могу убить своего хозяина. Я не могу изменить его судьбу без его ведома. Я не могу сделать для него то, о чём он меня не просит.
— Но как ты можешь делать всё, что ты делаешь для меня, не спросив моего разрешения?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Если это никак не влияет на моего хозяина, я могу использовать магию по своему усмотрению. А мне нравится делать тебе приятно.
Он наклонился и поцеловал меня в висок, проведя рукой по моему плечу.
У меня разболелась голова, пока я пыталась осмыслить все тонкости магии джинна.
— А разве, чтобы попросить для себя свободы, мне не надо быть твоим хозяином? Разве это не изменит судьбу моего отца?
Он обдумал мой вопрос и затем кивнул.
— Хороший вопрос.
Я вздохнула.
— Я ненавижу всё это.
— Ты должна стать моим хозяином.
— Это значит, что мне нужен сосуд.
Я выдохнула и прижала колени к груди. Все эти размышления возвращали меня в суровую реальность. А я была к ней не готова. Пока.
Словно почувствовав моё беспокойство, он сказал:
— Даже если Мазира разделит нас… если ты покинешь меня ради лучшей жизни, и я больше не смогу видеться с тобой, у меня всё ещё будут эти воспоминания, и я буду знать, что ты где-то в более безопасном месте и, возможно, счастлива. Где-то, где ты сможешь быть цельной. И хотя мне в любом случае будет мало, мне будет достаточно того количества времени, что я провёл с тобой, даже если это всего лишь мимолетная вспышка на фоне моей долгой жизни, ведь я смог любить тебя, держать тебя в своих объятиях. И когда я думаю о том, что забуду тебя, что у меня больше не будет воспоминаний о том времени, что мы провели вместе… — он умолк и сделал глубокий вдох.
— А что насчёт меня и моих чувств?
Он ничего не сказал, а только взял мою руку и крепко сжал в своей ладони.
В ту ночь мы с Тави сидели в центре рамы, сжимая небольшие лампы для жертвоприношений. Закрыв глаза, она прижимала пальцы к латунному сосуду с маслом, её губы двигались, неслышно произнося слова.
Наши отношения налаживались. Её горе стало утихать, оставив место для понимания и прощения. И тогда я заметила, что мы стали ещё ближе, чем раньше.
Она взяла кувшин с водой, который принесла с собой, и вынула из него пробку.
— Тави, — сказала я и потянулась к своему мешочку с солью. — Если ты хочешь, чтобы Мазира услышала тебя, возьми это, — я насыпала соли в её ладонь. — Она услышит.
У Тави никогда не было так много соли, но она не знала, что у меня её было в неограниченном количестве. Теперь у неё был выбор: она могла сохранить и потратить её — тогда она могла бы купить на неё множество вещей, если бы осмелилась снова сходить в поселение. Либо она могла принести эту соль в жертву.
Она не стала колебаться. Она высыпала соль на пламя, и снова тихо произнесла свою просьбу. Когда огонь потух, её плечи поникли, и она прижала потухшую лампу к своей груди.
Я повторила её движения и высыпала соль на пламя.
Через некоторое время я спросила:
— Что ты Ей сказала?
Она вздохнула.
— Я сказала Ей, что хочу, чтобы мы покинули это место, вместе, — она положила руку мне на колено, а я накрыла её своей рукой. — А ты?
— То же самое, — ответила я.
Рассветное солнце начало освещать шатёр ахир. Сёстры мирно спали. Меня окружали тихие медленные вздохи. Мои глаза были широко раскрыты, и я смотрела на навес из ткани с его крошечными дырочками, пропускающими свет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я плохо спала этой ночью. Я крутилась и вертелась, размышляя о нашем разговоре с Саалимом. Два желания вели борьбу у меня в голове: свобода для себя или для Саалима.
Почему я не могла пожелать и то и другое?
Я перевернулась и начала ощупывать мягкий песок под своим тюфяком, пока не коснулась тканевого свертка. Я достала его и стряхнула песок. Перевернувшись на живот, я осторожно размотала его содержимое.
