— Подожди! — Окликнул горе-старшака Олег, когда тот, скомкав бельё, направился было на новое место. — Давай, всем громко объяви! Что услышал на бугорском толковище. Давай, давай… Чтоб всё знали!
— Ребята… — Невзрачно проблеял Гнус.
— Громче!
— Пацаны! — Прокашлялся он. — Теперь старшак у нас Головной Олег. Я низложен… Вот… Так решили бугры. Всё?
— Свободен!
Олег встал в рост, чему-то улыбнулся, быстрёхо оббежал глазами аудиторию, и заявил:
— Это факт, ё-ма-ё… Рулить назначили меня! Не боись, братва! Гнобить никого не буду! Вопросы обещаю разводить по честноку… Ну, что ещё? Всё тёрки с буграми — это моё! Вас я всегда прикрою. Так что… Не ссыте! Заживём.
И они зажили, ни дать, ни взять. Ваня, впрочем, как и все в коллективе, ощутил кожей, как схлынула атмосфера придавленности, всеобщего страха и уныния. Голова был весомой инстанцией, с которой не могли не считаться «бугры». Сам же он не кичился капитанством. Напротив, многое из традиций упразднил. При нём, например, никто никогда не «шестерил». Ему не заправляли постель и не носились на побегушках. Охочих прогнуться под него, он тут же осаждал резким словом и ледяным взглядом. Мало того, зорко следил, чтобы этого не было и между пацанами. Характерно и то, что Гнус, низвергнутый с пьедестала, тут же стал объектом травли со стороны коллектива. Беднягу гнали отовсюду, пинали и оскорбляли. Он потерял право на голос и общение в среде сверстников. «Падение» стало для него тяжёлым испытанием. Так бы он и ходил, сгорбленный, неопрятный, с затравленными глазами и посеревшим лицом, если бы сам Головной не остановил это.
Случилось так, что в Красный уголок Голова зашёл, таща за собой скукоженного Гнуса.
— Э-э, братва! Слушай меня, на раз-два… Шашки отложили, смотрим сюда! — Он ободряюще приобнял Гнуса за плечо. — Этого пацана больше никто не чмарит. Что было, то прошло… С этого дня он нормальный пацан. Это я говорю, и повторять больше не буду! Тем, кто не слышал, передать! Никаких «игноров», никаких «наездов»!
Олег на секунду сделал жёсткое лицо.
— В моей группе никто никого не гнобит. Забыли, да?! Я вам напомню…
Он обвёл всех своим революционным взглядом, потом продолжил:
— Гнус теперь пацан нормальный! Ясно всем?! Если нет, я популярно растолкую… Вот, глядите!
Голова показательно поднял правую руку, а затем протянул её оторопевшему Гнусу.
— Держи! Держи, говорю… Тебя больше никто не тронет. Я отвечаю! Ты больше не шестеришь и с буграми не «козлишь». Узнаю… По стенке размажу, понял?!
Тот поспешно закивал, еле слышно выдавил:
— Я, да… Голова… Я, буду нормально… Да…
— Да уж постарайся, Гнус. — Улыбнулся Олег. — Я за тебя поручился.
С приходом Головного, словно растаял лёд внутри мужской ячейки. Всё ожило и завертелось обычной суматошной жизнью. Бугры, конечно, были, но где-то там… На их территорию не вторгались. Голова, как и обещал, «перетирал» с ними сам. Мало того, он оставлял за собой право регулировать размер пошлины. Это касалось сбора конфет. Пожалуй, он позволял себе то, что не осмеливался не один старшак. Большую часть «картинок» он тут же отсылала назад ясельной группе. Остальную нёс на «общак» в актовый зал. Недовольство бугров, если оно и было, то никак не выражалось. Олег всегда приходил в спокойном безмятежном состоянии. С окружающими ребятами Голова был ровен, не заносчив, хотя порой, характерная вспыльчивость проявлялась в форме кратковременной агрессии. Голова мог накричать, и даже врезать. Но потом остывал и извинялся. Климов Ваня стал тем из немногих, с кем Головной сдружился всерьёз. Благодаря своей смешливости и остроте ума, Ваня очень скоро вернул утраченный статус в среде ребят. Клим не был бы Климом, если бы не шутил, и его юморной нрав пришёлся по душе Олегу. Они были разные, и Голова сам понимал, что ему полезно быть рядом с этим «клоуном», как он его в шутку называл. Природную злобливость Головного Ваньша легко разводил руками, словно тучи на небе. Незаметно как, он стал поверенным в его делах, или лучше сказать правой рукой. Их всегда видели вместе: в коридорах, на этажах, в Уголке, за партой… Спайка была прочной и для прочих глаз становилась привычной. Климу стало ясно, что для бугров он теперь же, фигура неприкасаемая. Это забавляло Ваню, так как он не преминул воспользоваться возможностью, чтобы вернуть «должочек» одному из них.
— Здорово, Дрозд! — Весело кричал Ваня, при случае, на переменах и вообще. — Зубы то чистишь, или как?!
С удовольствием наблюдал, как сатанеет того взгляд, тем не менее продолжал:
— Надо чистить, Дрозд, надо! Бугорское дело, оно сурьёзное! Иногда рот открыть надо, чтобы речь красиво сказать. А тут зубы гнилые… И изо рта воняет… Ты бы забыл про картинки… И на лук нажимал, что ли…
Смешки за спиной погружали Дрозда в комплексы. Он стал реже улыбаться и уже не частил обнажать проблемные зубы. Зато ненавидяще сверлил Климова глазами, рядом с которым улыбался Головной.
— Чего ты его достаёшь? — Спрашивал Олег.
— Я достаю? Я забочусь о его здоровье.
— Смотри, Ванька, сейчас апрель, потом май…
— Ну и что? Потом июнь, а после июль.
— Ты дослушай сначала, клоун! Май — это начало тепла. А с теплом я ухожу на «воздух».
— Ты из бегунчиков, что ли? — Удивился Ваня. — Послушай, зачем тебе это? Тебе разве плохо здесь? С таким-то авторитетом?
— Дело не в этом. — Усмехнулся Олег.
— А в чём?
— Воля, брат. Она милее всяких авторитетов. Для тех, конечно, кто понимает.
— Ну, хорошо. Допустим. — Начал развивать Климов. — Но здесь-то тебя, худо-бедно, да кормят. А там, Голова… Там на воле, ты где спишь и что ешь?
— А где придётся, там и сплю. Бывает, и голодаю… Как повезёт.
— Ну и в чём прикол?
— Да ни в чём, Ванька. Не понять тебе. Для тех, кто глотнул вольный ветер, для тех интернат — это тюрьма. А сказать хочу тебе следующее. Сколько в бегах буду, не знаю. Старшачить, ты здесь будешь, наверное. Не Гнуса же снова ставить…
— Я до Гнуса и рулил…
— Да? А чё же с верхов слетел? А? Буграм залупался? То-то. Ты, Клим, вкури одно. Сильным много позволено, а слабых…
— Ну?
— Нагибают! Не зли Дрозда и никого не зли. Я уйду, тебе припомнят. Я конечно с Дроздом поговорю, насчёт тебя. Но ты не дури. И делай что говорят.
— Голова, а ты сам? — Завёлся вдруг Климов. — Сам-то, я гляжу, всегда норовишь всё по-своему сделать. И бугры тебе не указ… Ах, ну да! Как же, я забыл. Сильный имеет бонусы!
— Имеет, точно! И хватит, давай… Замнём эту тему! — Раздражённо прикрикнул Олег.
На время замолчали. Потом Головной взглянул на затихшего Клима, и виновато произнёс:
— Ладно, не дуйся! Сейчас звонок будет, пошли в класс! — Затем миролюбиво продолжил:
— Ты не равняйся по мне. Я, Ваньша, вырос на этих драках. С ясельной, сплошным синяком ходил. Живого места не было. А били меня часто и всегда всем калгалом. Вертухаям было важно меня наклонить, чтобы не портил статистику дисциплины. Вот, они старших пацанов и подпрягали. Те за подначки, меня и гнобили… Правда, махаться по одному боялись. Знали… Бешеный. Я одному, гвоздём полруки пропахал, опосля всей кучей стали наседать. Только, я ведь всех запоминал. Потом, многим возвращал. Один, он, когда без всех, враз обсирается. Мне нравилось это по глазам читать. Я то, что… Я к боли привычный, часто битый. А они нет. Редко получали. Или, вообще, не получали. И когда я каждого так, по отдельности, где нибудь в углу цеплял и… Знаешь, так… Со вкусом, дрыном деревянным, да по всем местам. Как в бане, веником… Многие, от страха и боли, на стенку лезли. Отучил их потом администрацию слушать. Обходить меня стали. Ну, и вертухаи… Те стали меня по-своему прессовать. В основном, могли в подвале сутками держать. Зону, бля, устроили… А потом, я убегать начал. Ловили частенько. Снова убегал. Летом, лучше. Есть, где жить и чем заняться. А зимой, тепла ищешь. В подъездах стрёмно, на вокзалах ловят. Вот и жду сезона… Во-от. В стране ща кипишняк. Порядок в жопу засунули, стал быть, и поимками перестали заниматься. Знаешь, сколько «бегунов» за забором? У-у! Главное в ментовку не вляпаться! А так… Гуляй, не хочу!
Историю Головного давно знали все. Как быстро узнали и то, что случилось тогда… В актовом зале…
Тогда Олег, безошибочно, взглядом вычислил главного из бугров. Подошёл к нему сжатой пружиной и тихо, но хлёстко сказал:
— Я Голова! Переводом с Лесной… Меня многие знают! Я сам за себя мазу держу!
Молчал Гнат. Молчали все, переваривая информацию. О Голове ходили легенды. Никто его толком не видел, но знали, что есть такой волчонок, который в контрах с администрацией и бугров не боится. Шлейф его подвигов слухами разносился по соседям-интернатам. Затянувшееся молчание прервал Хвощ. Недалёкий выскочка, либо не слушал «радио», либо попросту захотел поднять себе рейтинг, в глазах кодлы.
