Неожиданно мнение голосов разделилось.
— А что пацаны, нормальный порядок. Бугры часть возвращают. А потом, и мы скоро… Также будем.
— Слышь, утухни! Ты свои сигареты отдавать будешь?
— Буду. И твои тоже.
— Чё?! Да я те крышняк снесу!
— Попробуй…
— Тихо всем! Заткнуться! — Громко произнёс Климов. — Погалдели, и будет. Давайте спать!
Разброд мнений и неуверенность коллектива разочаровала его. Ваня вдруг чётко понял, что полководцем ему не стать. Для этого нужно что-то ещё. Не только ум и язык. Какая-то особая энергетика. Хребет, что ли… И умение закрепить слово делом. На физическом уровне.
Конфеты он на поклон не понёс. После того, как стало вдруг понятно, что коллектив его группы пребывает в мандражном состоянии, а кое-кто и вовсе приветствует новопорядки, Ваня решил выступить в противу залётным один. Это случилось не сразу. Вернее, не вспышкой праведного и справедливого гнева против угнетающей силы. Он долго мучительно колебался между за и против. Несомненно, он был против. Но тогда он просто был обязан пройти через боль. Через побои. Его ещё никогда всерьёз не били. Да и сам он, бить не учился, лишь иногда, бывало, в шутку и понарошку боролся со сверстниками. С другой стороны, гадкий голосочек осторожного разума, то и дело нашёптывал: «А может, тут ничего страшного и нет? Ну, соберут они эти налоги… Но что-то ведь, всё равно вернут. Зато тебя не тронут… И всё останется как есть». Голос был пакостлив и шёл вразрез с его совестью, зато учил его самосохраниться. Он всё больше заглушал в нём благородные струнки, и когда, накануне праздника, подошёл Хвощ; сказать ему твёрдое «нет», не хватило духа.
— Не забыл, старшак? — Прогундел Хвощ. — Завтра праздничный ужин.
Ваня лишь сухо кивнул головой.
— После ужина, с пакетом «картинок» к нам! К тебе подойдут, проводят.
И снова, Климов кивнул. Осторожное «я» взяло верх. Ванька, впервые, стал себе противен.
Перед ужином он назначил сборщиков. Санька Гнус был одним из тех, кто ратовал за «нововведения», и сейчас он нисколько не гнушался отведённой ему ролью. Лёня Маков был молчаливым пареньком, слыл исполнительным и делал всё, что ему скажут. Им предстояло собрать сладкое со столов, как со своей группы, так и с младшей, что курировал Климов. За своих Ваньша не переживал. Те ясно сознавали, что от них хотят и не роптали. Конфеты к чаю, в силу возраста, перестали быть текущей актуальностью для взрослеющих мальчиков. Гораздо больше их удручала потеря курева, которое тоже облагалось налогом. Группа младшеньких состояла из четырёх-пятилетних малышей и с ними было намного сложней. Пустые прилавки магазинов двукратно отразились на детских домах. Скудный скупой рацион лишь иногда, как огоньком, разбавлялся добавлением в него сладкого десерта. Конфеты были лежалые. Всё, что оставалось ещё на базе. Теперь их давали крайне редко. Лишь на Новый год, или как сейчас, под ноябрьские даты. Но для малышни это был, действительно, праздник. Ваня это понимал. Он себя помнил таким. И совсем не помнил, чтоб какая-то сволота тянула руку на его «радости».
Климов стоял у окна, и отрешённо наблюдал, как дети ожесточённо орудуют ложками, с вожделением поглядывая на разложенную, возле каждого, парочку конфет. Пшёнка была суховатая, сэкономленная на масле, и считалась противным блюдом, не всегда и не всеми доедалась. Но сейчас особый случай. Доев менюшный ужин, можно было полакомиться таким ставшим редким явлением, как шоколадные конфеты. И дети не избалованные этим чудом, стремились побыстрей покончить с нудной кашей. Вообще, еда доставлялась в детскую с пищеблока на спецконтейнерах. Грязная посуда грузилась туда же, и увозилась персоналом. Ни воспиталок, ни нянек, сейчас здесь не было. Хотя должны быть. С недалёкого времени, груз обязанностей перевесили на старшаков. В данном случае, Ваня был ответственен за порядок на ужине и уборку посуды. Случись сейчас присутствие кого-либо из взрослых, пусть самой завалящей нянечки, у Вани был бы, наверняка, веский довод обставить неудачу со сборами, в связи с появлением в комнате «лишних глаз». Но чёрт бы побрал, этих «бугров». Они знали, как всё бывает.
— Не спешите, ребята! Пищу хорошо пережёвываем…
Он кивнул Гнусу. Сборщики, не спеша, потянулись к столам. Первая пригоршня конфет полетела в пакет. Стук ложек перестал быть дружен, а потом и вовсе прервался. Отвратительную паузу сменило детское возмущение.
— Эй! Это мои канхет-ки-и…
— Ты зас-стем взял? И-и-и-и…
— А я доел кашу! У меня не надо брать.
Детские голоса отдавались болью в Ванином сердце. Ему было тяжело предавать своих друзей.
— Попозже всё вернём! Тихо, мелюзга! — Басил, загребающий сладкое, Гнус.
— Ребята! Ребята, тише… — Ваня не знал, что сказать, но попытался внести спокойствие.
— Это такая игра. Сначала забираем. А потом отдаём… Одну большую кучу конфет… Вот, увидите!
Голос его предательски дрожал, и вероятно, его смятение и неискренность прочувствовали. Комната стала наполняться плачем. Климов растерянно пошатнулся. Он шагнул на выход. Ему было невыносимо здесь находиться. Уже на пороге, Ваня остановился. Оглянулся. В глазах малышей стояли слёзы, и большинство смотрели прямо на него.
— Всё, Клим! Собрал! — Тряхнул пакетом, довольно улыбающийся Гнус. — На два кило потянет…
Рядом стоял второй. Лёнька Мак. Глядел в сторону, и непонятно о чём думал.
— Чему радуешься! — Вдруг разозлился Климов. — Дай сюда пакет!
— На-а…
Ваня вырвал «сладкий» пакет, сначала у Гнуса, потом у Мака, и совершенно не отдавая отчёта своим действиям, высыпал содержимое их на подсобный стол.
— Это была шутка, котятки! А вы… Вы сразу плакать. Я же говорил… Будет большая куча. Ешьте на здоровье! С праздником!
— Ты чё, Клим? — Гнус с опаской смотрел на него. Так смотрят на рехнувшихся.
— Ничё! Я сейчас…
Он рванул к своим наверх. Вбежал в Красный уголок. Мишка со Стасем играли в шахматы. Остальные пялились в телеящик.
— Где? Наши картинки?
— Та-ам. У твоей тумбы. — Махнул рукой Мишка. — Ты уже к «ним»?
Ваня не ответил. Он уже бежал в спальное. Схватив у своей тумбочки пакет сладостей, он помчался вниз, к младшакам. Быть наполовину героем не хотелось. Всё равно получать… Так лучше за два, чем за один. Не так обидно… Душа преисполнилась позитивом. Осторожное «нутро» молчало. И пусть, молчит.
Он влетел в детскую, растолкав Гнуса и Мака. Дети уже вовсю пировали, перемазав губы и руки в шоколаде. От ссыпанной горки ничего не осталось.
— Всем хватило? — Радостно крикнул Ваня. — А теперь, внимание! Вот ещё одна большая куча. Подходим по одному! Каждый берёт по две конфетки. Не жадничаем! Кто выпил чай, подняли руки… Я ща налью…
— Мне, Вань-ча, мне…
Он снова был их любимым другом, папой и мамой.
Не разделял общей радости Санька Гнус. Он ошалело глядел, как Климов раздаёт второй пакет.
— Ты совсем, Клим… Или как? Тебя бугры убьют.
— Бугры, углы, узлы, комки… — Передразнил Ваня. — Что, по феньке ботаем?!
Он плотно подошёл к Саньке.
— Порядки тебе приглянулись? А сам-то шоколадки от пуза жрал! Или забыл?!
— Я то, чё? Я ничё… Тебе отвечать.
— Не ссы! Отвечу…
А вечером за ним пришли.
— Кто тут Клим? — Невзрачный паренёк, большеглазый и остроносый, таращился с дверей на всех. Он был однолетка с ними, учился в параллельном классе, а проживал во втором смежном корпусе здания. Ваня его помнил. Разделённые блоки интерната постоянно сражались друг с другом. В основном, в футболе и КВН-е. Случались и кулачные выяснения, но до крупных стычек не доходило. Заурядные мальчишечьи «один на один», «мах на мах». Старшаковый тандем обеих сторон следил за честностью поединков.
— Здесь я. — Соскочил с кровати Ваня.
— Меня за тобой бугры послали.
— Пошли, тогда…
— А, где? — Посланник глядел на его руки.
— Что где?
— Ну… Картинки.
— В букваре! Показать?!
Недоумение во взгляде сменилось ухмылкой.
— Понятно! — Произнёс остроносый. — Ну-ну… Ты сейчас это им скажи! Пойдём…
«И скажу! — хотелось выпалить Ивану. Но бравада куда-то испарилась. Остались сухость в горле и преддверие расплаты. Он шагал за смежником, чувствуя, как разливается в животе сосущее чувство страха. «Сможешь, сказать-то? — Проснулся вдруг язвительный голос второго прагматичного «я». — Если б не сглупил на ужине, счас бы так не трясся». «Я поступил правильно! — В надрыве кричало в нём человеческое, пытаясь перебить противное здравомыслие. — Не следует, здесь, с Маяка говённый устав приживлять. Кто здесь пришлый? Я или они?» Неугомонный голос рассудка боролся внутри Вани, с его настоящим цельным, и как Климов ни пытался его подавить, он назойливой пчелой вился в голове. В гнетущем смятении, он вошёл за остроносым в актовый зал.
