…о самом паше, который не стар и не молод, но в самой силе. И рука его крепка. Под ней ходят лютые сотни, прозванные в народе шакальими.
…о том, как звенит пустыня под копытами их лошадей. Тонконоги и длинногривы, несутся они наперегонки с ветром. И южным диким ветром летят перед лошадьми кайру-гончие, гладкошкурые, свирепые. Единожды взявши след, уже не собьются с него.
Она слушает, жадно ловит каждое слово, и Янгару хочется говорить. Он и говорит, до хрипоты, до сорванного голоса, переходя на шепот. Но наступает утро, и Аану, завернувшись в медвежью шкуру, засыпает. Ее сон легок. И страшно его потревожить.
Янгар любуется ею. Бледное лицо и рыжие, солнечные пряди.
Шрам, который он хотел бы стереть.
Перекрещенные руки. И белая шея с узором тонких, словно нарисованных вен.
Шелковый шнурок и шетигранная монета, что прикипела к коже.
Шкура… шкуру тянет схватить и швырнуть в огонь, пусть бы себе забрал, освобождая Аану. Но нет на это сил. Да и не спасет огонь. Лишь боги обидятся.
И Янгар сочинял новую историю, для себя и для той, ради которой стоило жить.
И в эти недолгие минуты Янгар чувствовал себя счастливым… почти.
Жаль, что нельзя было продлить их.
Время шло.
И однажды наступил день, когда Янгхаар Каапо сумел встать с постели.
А потом и другой — когда он дотянулся до черной петли змеиного тела. И Великий Полоз, отзываясь на родную кровь, отдал печать.
Горячим углем упала она на ладонь.
Опалила. И искалеченные пальцы сжались, удерживая шелковый камень. Печать же раскалилась докрасна. Как долго Янгар ее держал? Долго.
Он стоял, не смея шелохнуться, справляясь с чужой силой. Горячая. Хмельная. Слишком ярая, чтобы попытаться удержать ее, она огнем выжигала раны и сама же вытягивала боль.
Расплавленное золото бежало по жилам. И звенело далекое скрытое в земле серебро. Вторили ему железные руды. И голова кружилась от призрачного всесилия.
Кажется, Янгар упал.
И кажется, сумел подняться. Или его подняли? Его тело больше не принадлежало ему. Оно переплавлялась в невидимых горнах, и кузнечным молотом бил по вискам пульс.
Скрипнула дверь. Кто-то пришел.
И задал вопрос. Протянув руку, попытался коснуться, но отпрянул, опаленный незримым жаром Полозовой крови.
Позвали по имени.
И пытались дозваться, но Печать держала.
А когда отпустила, то оказалось, что за окном разгорается очередной закат, и огромный шар солнца уже увяз в сети ветвей.
К Янгару вернулась способность думать. И собственное тело он вновь чувствовал, прежним, полным, если не переполненным силой. А Печать лежала в руке, остывая.
— Вот так лучше, — Янгар подбросил ее на ладони и рассмеялся. Смех получился хриплым, сухим. И голос ломким. Мучила жажда и голод. — Намного лучше!
Он уйдет завтра.
И уведет за собой стаю охотников.
Он убьет Ерхо Ину и двух его сыновей. И дочь, которой нравится вкус чужой боли. В ее глазах слишком много тумана, чтобы можно было им верить. И кёниг, опутанный золотым голосом Пиркко-птички, тоже умрет от руки Янгхаара Каапо.
А летом Янгар вернется, чтобы забрать Печать и жену.
Присев у окна, Янгар наново научился дышать. Тело еще хранила отголоски подземного жара, и эта сила была слишком неудобна, чтобы пытаться совладать с нею.
И Янгар, прислонившись затылком к холодным камням, разглядывал свои руки. Целые. Живые.
Способные удержать клинок.
Шрамов и тех не осталось.
Он сжал и разжал пальцы. Провел ими по камню, по дереву, наслаждаясь этим прикосновением. И Белая башня отозвалась на него. Она тоже будет ждать лета.
— Присмотри за ними, пожалуйста, — попросил Янгар черного змея. — За Аану… она особенная. Но ты же знаешь, да?
В рисованных глазах Великого Полоза он увидел свое отражение.
Глава 38. Прощание
Дни идут.
Ночи догоняют.
И вороньем кружатся над Горелой башней чужаки. Я слышу их запах. И лес подсовывает следы, которые они стараются скрыть. Я знаю, что они пришли за Янгаром и, рано или поздно, но доберутся до заповедных, заговоренных троп.
Что будет тогда?
Мне было страшно.
За себя. За Кейсо, который старался притворяться веселым, за Янгара, что заперся вдруг в напряженном молчании, словно разом вдруг осознал собственную беспомощность. Теперь он целыми днями лежал, разглядывая черную змею. В негнущихся пальцах Янгар держал зеленый камень, тот самый, подаренный мной и чудом сохраненный.
Меня же не замечал. Оживал он лишь вечерами, когда я, присаживаясь рядом, просила рассказать историю. Тогда черные глаза вспыхивали, и Янгар оживал.
Не здесь, но в прошлом.
За краем мира, на берегу моря, среди бесчисленных прибрежных городков, где начинался великий путь через пустыню Дайхан. Я видела эти городки его глазами, неряшливые, живущие едино торговлей, полные самого разного люда. Сюда свозили рабов и диких зверей, полуденный розовый жемчуг и меха, ворвань, веревки, зерно, стекло… все, что только есть в мире.
Видела и пустыню. Она еще жила в Янгаре. Слышала шепот красных песков, которые днем раскалялись, а к полуночи остывали, покрываясь ледяной коркой.
Я была в предгорьях, где начиналась великая река, кормившая страну Кхемет. И вместе с Янгаром пила ее ледяную воду, не способная напиться. А потом шла дальше, вымеряя пройденный путь шагами. Сколько раз он сбивался со счета?
Память удерживала Янгара живым.
И он вновь и вновь вытаскивал из нее удивительные картины чужого мира.
Сколько это длилось?
Я давно перестала отмечать дни.
Однажды я вернулась в башню, принеся на шкуре чужой кисловатый запах. Черные пятна кострищ, которые уже не скрывали, подобрались вплотную. Еще несколько дней и…
…Янгар был во дворе.
Стоял.
Сам.
И широкий клинок палаша описывал круги над его головой.
— Давно надо было решиться, — спокойно сказал он и не обернулся. — Этот мир беспощаден к слабым.
Он снова стал прежним. Семь черных кос змеями спускались по плечам. И смуглая кожа блестела испариной. Выделялись на ней белые полосы шрамов, словно швы.
Я стояла и смотрела, не смея подойти ближе.
— Ты не рада, Аану?
Скользит клинок, ранит воздух… быстро и еще быстрее.
— Рада.
Но прозвучало тихо.
Он уйдет.
— Завтра, — Янгар все еще слышал мои мысли. — Я уйду завтра. И Печать заберу с собой.
А что со мной будет?
Янгар, опустив клинок, повернулся ко мне.
— Я бы хотел взять тебя с собой, — он преодолел расстояние между нами в два шага. И пальцами, сросшимися, целыми пальцами, коснулся щеки. — Или спрятать в надежном месте. Но я не знаю другого места, столь же надежного, как это.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
