А в комнатах душно.
Запретила Пиркко-птичка открывать окна, потому как сквозняки вредили ее дорогому мужу. А солнечный яркий свет вызывал у него головные боли. Велела разжигать камины и принести жаровен, поскольку только очищенный пламенем воздух был годен для слабых его легких.
Кидали в огонь ароматные травы, и терпкий их запах кружил голову.
Потом исходило тело.
И сбросив халат, Вилхо позволил рабам препроводить себя до ложа.
— Пусть бы донесли, — прощебетала птичка. — У тебя, мой муж, вновь ноги раздулись, надобно их беречь.
Она подала чашу и сама, без лекаря, вскрыла вену, выпуская черную дурную кровь.
— Я не позволю богам разлучить нас, — сказала Пиркко и в глазах ее блестели слезы. — Чего бы это ни стоило…
…есть средство, о котором Вилхо еще от отца слышал. Думал, что сказка, но… если жив последний из рода Великого Полоза, и стоит по-прежнему Белая башня, пусть бы и пытались ее сжечь, то, быть может, и тайник, в башне скрытый, существует?
А в тайнике, единственной надеждой, чудом, которым по недомыслию владел недостойный, лежит чешуйка Великого Полоза…
— Заговорит Янгар, — пообещал Вилхо, чувствуя, как перед злостью отступает боль. — Твой отец…
— Мой отец старателен, но… — Пиркко смежила ресницы, скрывая слезы. Знает птичка, как расстраивают они кёнига. У него от вида слез ее в желудке рези начинаются. — Но порой он излишне рьяно выполняет приказы… и вполне способен убить Янгара.
Она размотала белые полотна и бережно коснулась стоп. Кожа на них побелела и сделалась тонкой, чувствительной до того, что даже мягкие войлочные башмаки причиняли Вилхо мучения. Он и повязки-то терпел сугубо потому, что травяные мази приносили хоть какое-то облегчение.
— Ты же сам видел, муж мой, что Янгар уже почти мертв… еще немного, и ускользнет его душа в подземный мир, где самое ей место. Но… эта душа унесет с собой секрет Белой башни.
Пиркко вытирала ноги мужа и, зачерпывая костяной лопаточкой мазь, накладывала ее поверх белой кожи ровным слоем. Мазь воняла, но была прохладна.
И поддаваясь прохладе, Вилхо смежил веки.
— Янгхаар Каапо упрям, — сказала Пиркко, отставляя кувшин с мазью. — И с него станется умереть, не проронив ни слова. Он слишком ненавидит… отца… тебя… даже меня, хотя видят боги, что я желала мира с этим человеком.
Кивнул Вилхо, признавая за нею правду.
— Освободи его.
Эти слова Пиркко были столь неожиданны, что замер кёниг.
— Освободи, — повторила Пиркко, глядя в глаза. — Прояви милосердие… ты взял себе его земли, скот и золото. Печать и месть — вот все, что осталось у Янгара. И будь уверен, что он не отступит от мести, не отдаст тебе последнее сокровище. Однако он полагает, что умрет и тем держится. Заставь его жить. Его суставы вывернуты, его тело изодрано, а кости сломаны. Он нищ и бессилен. И останется калекой, если только…
Замолчала Пиркко-птичка, позволяя кёнигу самому додумать.
Янгхаар Каапо горд.
Не простит того, что с ним сотворили.
Новой мести жаждать будет. И пожелает вернуть былую силу, но ни один лекарь не способен помочь тому существу, которое видел Вилхо в подземельях.
— Отпусти его, — в третий раз повторила Пиркко. — И он сам приведет тебя к Печати.
Она была умна, маленькая птичка.
— Мой брат, Талли, хороший охотник, — она положила голову на колени мужа, и Вилхо нежно коснулся темных волос. — Он проследит, куда отправится Янгхаар Каапо. А за братом последуют люди отца…
И Печать Полоза обретет законного хозяина.
А Вилхо станет здоров.
Это ли не справедливо?
Янгхаар больше не знал, жив ли он.
Боль.
…и зеленая трава.
Боль.
…синее-синее небо. Жаворонок падает, словно камень.
Снова боль и ничего, кроме боли, даже там, на иной стороне мира…
— Где?
Спекшиеся намертво губы, которые не пропустят слова, хотя Янгхаар сказал бы… уже сказал бы, только пусть оставят его, позволят просто умереть.
И стыдно за слабость.
— Танцуй… — Хазмат с копьем сам выплясывает у столба, он обнажен, и сухое тело его покрыто множеством шрамов.
— Это мои шрамы!
Хазмат хохочет и, направляя острие в грудь Янгара, повторяет:
— Танцуй!
— Где Печать? — голос Ерхо Ину пробивается в видение. И черная плеть змеей обвивает шею, где не осталось ни клочка целой кожи. — Отвечай, змееныш…
И плеть сползает по груди, разрастается, превращаясь в Великого Полоза. Стыдно смотреть ему в глаза, но Янгар не способен отвернуться. И Полоз обвивает правнука.
В коконе тепло.
Надежно.
И раздвоенный язык касается щеки Янгара.
— Я жив, — получается сказать, пусть бы два эти слова и забирают остаток сил.
— Ты жив, — отвечает ему змеедева.
Ее косы паутиной рассыпаются по траве. Пойманные ромашки наливаются золотом, меняются сами травы, и вот уже нет неба, но есть выложенный синим камнем потолок пещеры.
— Потерпи, малыш. Скоро все закончится.
— И я останусь здесь?
С ней можно говорить. И боли почти нет. Только слепят глаза алмазные чешуйки змеедевы.
— Нет, — качает она головой. — Тебе еще рано.
— Я не хочу возвращаться…
…сияют камни на перстнях, которые слишком тяжелы для тонких пальцев матери. Она же снимает с полки очередной ларец, каменный, с высокой крышкой, на которой свернулся кольцом змей. Мама прикасается к нему с опаской.
— Что выбрать? — она садит Янгара на колени, и он, зачарованный драгоценными россыпями, пытается считать камни.
Умеет до десяти.
И дважды до десяти… и потом устал загибать пальцы. Но что-то важное ускользает из памяти. И Янгар задирает голову, силясь рассмотреть мамино лицо. Вот только взгляд останавливается на красном пятне.
— Ты платье вымазала, — говорит Янгар, трогая его.
Липкое. И пахнет нехорошо.
— Ничего, дорогой, мне уже не больно…
Он вдруг вспоминает и, спохватившись, что уже поздно, даже понимая, что уже поздно, спешит сказать:
— Я спасу тебя.
— Не потеряй, — качает головой мама, вкладывая в ладонь камень, не драгоценный, но темно-зеленый, с золотыми искорками и дырочкой, сквозь которую видно солнце.
— Я спасу тебя…
…где?
У боли тоже есть порог.
И за ним Янгара не станет. Его подводят к этому порогу, но уйти не позволяют. Держат на краю.
— Не спеши, малыш… — новый голос, но такой знакомый, родной. — Выпей… вот так, малыш, глотай. Осторожно.
Горькое.
И травяное, со знакомым кисловатым послевкусием.
— Потерпи, уже все закончилось.
Неправда!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
