С лета у меня… Забыл. А как вернуть, ума не приложу. Уж вы, наверно, свидитесь с ним…
Борис откашливался натужно, ворочая шеей, обмотанной шарфом. Не смел взглянуть молодой женщине в глаза..
— Что ж… оно можно… Не в тягость. Свидимся ли, вот в чем дело…
Агнеса поспешила успокоить:
— Вчерашний казак сообщил, будто потеснили пла-товцев от Маныча к Салу, на Большую Орловку… Это невесть куда.
Он склонил голову: правда, Большая Орловка не в дальних краях. Потянулся, но Агнеса, усмехаясь уголками подведенного рта, завела руку с портсигаром за спину. Кокетливо встряхнула светлыми локонами.
— Надеюсь, вы не против, черкану два слова и вложу сюда, а?
Женское доверие вызвало в нем ответное чувство.
— Услужите и мне… Нужны, значит, офицерские погоны. Пошукали бы в своих скрынях…
Темные брови ее, чуткие и живые на худощавом мальчишеском лице, выжали на переносице складку. Пристально вглядывалась ему в глаза: шутит?
За дверью оборвались тяжелые спешные шаги. Догадался: начальник караула. Хмурясь, испытывал чувство неловкости и досады — заболтался с барыней. Обернулся на тягучий скрип. Хозяйка распахнула створки платяного шкафа.
— Вот, пожалуйста, мундиры покойного пана… Снимайте, какие на вас глядят.
Выбрал есаульские погоны.
2
Мела поземка. С бугров, увалов, открытых мест срывало обледенелую снежную корку, дробило ее в желтых бурьянах. Ожившее вчера небо опять застыло, взялось моросью.
На бугре Борис натянул поводья. Ординарец — выбрал Мишку — не отстает, держится шаг в шаг. Остальные трое во-он растянулись по выбалке. В последнем угадал Ефремку Попова на Орлике. Нарочно взял казачьего хорунжего с собой; косятся на него не только бывалые отрядники, но и молодняк.
Мишка, разворачивая задом к ветру гнедую кобылицу, поджимался к его стремени.
— Не торопится хорунжий, жалеет своего кровного… Борис промолчал. Глядел на мечущихся над запорошенными ветлами ворон. «Снег повалит… На руку. След заметет…» С тревожным чувством искал цинковую кровлю панского дома. Нет, не видать. В серой мгле едва проглядывались макушки тополей.
На бугре Борис ощутил тревогу явственнее. Добрая половина отряда сразу покинула имение. Он увел с собой четверых, один ускакал за Маныч с хозяйкиной запиской. Двадцать отрядников, больше из служивых, разъехались в ближние хутора — бросить боевой клич.
В имении остался Петро Красносельский. За него тревожился. Три десятка винтовок в слабых мальчишеских руках — не густо. Подвалит летучий гнилорыбовский отряд к имению…
Хорунжий выбрался на глинистый увал, обдутый ветром.
— Ефрем, вам с Мишкой — правая сторона, по Терновой балке. Костею с хлопчаком — левая, по Сухой. Обшарьте все закоулки по низинам, отножинам. Я спущусь до Манычу, околесю плавни. Попадутся косяки, правьте на Ремонтный зимник. Во-он чернеет деревянный балаганчик на окраине камышей. Самый Ремонтный. Не раздобудем, перекинемся на тот бок… Без коней в отряд ворочаться нельзя.
В долине Маныча у кромки камышовых зарослей снег глубокий. Корнет с ходу влетел по брюхо в заметенную теклину. С храпом вынес на взлобок, поросший краснобылом. У одинокой распатланной вербы шарахнулся вбок. Борис едва удержал папаху. Краем глаза следил за ленивыми прыжками черноухого беляка.
— Дурень старый!
В полсотне шагов, на сурчине, заяц остановился, присел, выставив белое с прожелтью пузо. Одолел Борис соблазн: не выдернул из кобуры наган.
Корнет неожиданно заржал, пронзительно, радостно. Из-за деревянного амбарчика Ремонтного зимника вывернулись всадники. Наметом понеслись на него. По алому башлыку определил в переднем офицера. «Казачий разъезд». С упавшим сердцем ловил цигаркой огонек от зажигалки, горячечно подсчитывал: «Семь пуль в нагане… Винтовку уж не стащишь со спины… На клинок надежда…»
На всем скаку осадил офицер буланого жеребца. Раскрасневшиеся мальчишеские щеки спорили с пламенеющим башлыком, съехавшим на шею. Черная кисточка негодующе болталась, касаясь новенького серебряного погона.
— Приношу глубокое извинение, господин есаул… Издали принял не за того.
— Знаешь, хорунжий, службу…
— Господин есаул… вы один в этой глухомани?
— Господь с вами. Со мной целый взвод… По балкам растеклись. Лошади отбились… Косяк. Вот шукаем.
— Косяк?! — Хорунжий повернулся, крикнул — Вахмистр Грошев!
От сбившегося неподалеку кучей разъезда отделился желтобородый казак на поджаром кабардинце.
— Скажи-ка, братец, где это мы недавно встречали лошадей? В какой балке?
— По отножине, вашбродь, в урочище.
— А балка? Балка? — нетерпеливо допытывался офицер.
— Сухой зовут, — ответил вахмистр и усомнился — Да то ж косяк с тавром конезаводчиков Королевых. Звестный…
Быстроглазый начальник разъезда высмотрел тавро на стегне Корнета.
— Это какое тебе тавро?
Вмешался Борис.
— Там люди мои, по Сухой… Отличат свой косяк. Хорунжий, гневно косясь на вахмистра, отдал честь:
— Господин есаул, дозвольте разъезду следовать по заданному маршруту?
Борис вздернул плечами: коль по маршруту, задерживать не смею.
