нескольких начинающих историков, будущих знаменитостей (А.А. Зимин, Б.Б. Кафенгауз, Л.В. Черепнин, С.О. Шмидт), никто эпохой Грозного тогда серьезно не занимался[361].
Предполагаю, что в Управлении агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) к историографической «болванке» присоединили текст с установками, которые были сформулированы в недрах партаппарата на основании высказываний Сталина. Надо отметить, что хотя девятистраничный текст подготовительного варианта не подписан, но в него были внесены небольшие стилистические поправки перьевой ручкой, чернилами. Хотя графического материала для твердого заключения без графологического заключения об авторстве мало, все же почерк очень похож на сталинский. Он с молодых революционных лет был прирожденным редактором и цензором, поскольку редактировал газеты и пропагандистские листовки для рабочих. В более поздние годы Сталин, будучи верховным бюрократом, не пропускал ни одного серьезного документа, не поправив ошибок, опечаток, стилистику. Ход событий, обусловивших появление этих документов, сейчас можно приблизительно реконструировать так: получив пьесу во второй половине апреля 1942 г. и бегло ее просмотрев, Сталин остался ею недоволен: не показывала прогрессивную роль царя в организации русского централизованного государства, не оправдывала террор, опричнину. Вся интрига строилась вокруг любовных отношений царя. И тогда через аппарат затребовал мнение экспертов-историков; в Институте истории устроили обсуждение (о чем вспоминал С.Б. Веселовский, его супруга и Ходасевич), на основании которого, а также установок вождя и была подготовлена справка-«объективка» Щербакова.
Итак, в пьесе «Иван Грозный» Толстой не смог решить задачу: «восстановить историческую правду об Иване IV и реабилитировать его, как государственного деятеля». После чего последовал приговор высшего партийно-государственного органа: «мутная пьеса А.Н. Толстого об Иване Грозном, как не отвечающая требованиям воссоздания облика царя Ивана IV, не может быть принята к постановке в театрах и разрешена к печати».
В любом случае Сталин записку Щербакова прочитал и одобрил ее выводы.
* * *
Пока в недрах ЦК разворачивалась критика пьесы Толстого и обсуждался вопрос о ее запрете, она, неизвестно по чьей инициативе, 19 мая 1942 г. была подписана в печать в виде брошюры в издательстве «Советский писатель», в том же Ташкенте, тиражом 15 тыс. экз.! В архиве Толстого хранится контрольный экземпляр этого издания, с правкой автора[362], но после решения забраковать пьесу тираж, возможно, был уничтожен. В собраниях сочинений писателя брошюра не упоминается, но в Интернете на сайтах, где выставляется букинистическая книга, объявление о продаже этого издания я видел.
До Толстого очень быстро довели отрицательное мнение о его произведении, тем более что вскоре в «Литературе и жизни», еще недавно публиковавшей фрагмент начавшей, казалось бы, свое триумфальное шествие пьесы, появилась разгромная статья официального заказчика исторической драмы председателя ВКИ М.Б. Храпченко. Фактически он прямо цитировал отдельные фрагменты записки Щербакова-Сталина: «Кипучая деятельность Ивана Грозного по «собиранию» земли русской, созданию централизованного государства не нашла отражения в пьесе. Широкий размах государственных преобразований, осуществленных Иваном Грозным, также остался вне поля зрения автора. Борьба Ивана Грозного с боярством сведена в пьесе к внутридворцовым распрям. Роль опричнины, на которую опирался Иван Грозный, по существу не показана… Несомненно, что пьеса А.Н. Толстого не решает задачи исторической реабилитации Ивана Грозного»[363]. Так историческая реабилитации Грозного и его опричнины была объявлена на всю разорванную войной до самой Волги страну как внеочередная задача. Объявлена в то самое время, когда немцы подходили к роковому городу Царицыну-Сталинграду.
Пока автор выступал со своей новой пьесой в различных аудиториях Ташкента и других городов СССР, подошло время для награждения творческой интеллигенции очередными Сталинскими премиями. Знающие люди не сомневались, что Толстой получит новый лауреатский значок, но что-то застопорилось. Писатель В.Я. Кирпотин писал жене из Ташкента в начале мая 1942 г.: «Тут все ждали, что Толстой получит второй раз Сталинскую премию. Накануне опубликования списка «Литературка» и «Вечерка» заказали мне статьи о нем. А когда он не получил, то Ковальчик задержал мою статью о нем для Америки»[364]. Что-то случилось, и никто, включая самого автора, пока не знал истинных причин такой незадачи.
* * *
Через год писатель представил вождю вместо одной две пьесы, точно так, как еще через один год Сергей Эйзенштейн сделает заявку на третью серию одноименного фильма. Темная сила влекла их обоих к одному и тому же жизненному и творческому финалу.
3. «Благословите, дорогой Иосиф Виссарионович». (1943–1945 гг.)
Летом все того же 1942 г., когда Р.Ю. Виппер сделал в Ташкенте, в Институте истории СССР, доклад и сдал в печать второе издание своей ставшей знаменитой книги, доработанной в духе новой для него советской идеологии, Сталин окончательно принял трактовку образа Грозного, опричнины и всей эпохи в випперовском духе. С тех пор эту концепцию он стал воспринимать как свою, личную, а Виппера, которого осыпал поощрениями и званиями, стал представлять как популяризатора этих «истинно» научных взглядов. Чужие идеи, мысли и дела он присваивал легко и без тени смущения. Если в молодости Джугашвили тщательно маскировал свои поползновения на чужое, то в зрелые годы Сталин присваивал не свои идеи и дела открыто и безбоязненно. С видимым удовольствием выдавал за свои большие дела и дела великие, но не брезговал и мелкими. Так он беспардонно присвоил себе ведущую роль в Октябрьской революции, в Гражданской войне, в войне Отечественной и еще в десятке чужих эпохальных деяний. Ну а такую мелочь, как набор оправдательных аргументов в защиту кровавого опричного царя, присвоил совсем легко и как бы мимоходом. При своем «интересе» остался и Виппер: за годы войны получил почетное звание академика, еще четырежды переиздал свою книгу (в том числе на французском языке, но в советском издательстве), а в 1943 г. выступил с почетной открытой лекцией в Колонном зале Дома союзов в Москве. В те времена более высокой публичной аудитории для ученого в стране не было. До конца жизни, до очень преклонного возраста (до 96 лет) он оставался на преподавательских и исследовательских должностях. Именно випперовская трактовка, принятая Сталиным, а не допущенные авторами ошибки, отразилась на дальнейшей трудной судьбе пьесы Толстого об Иване Грозном и одноименной второй серии кинофильма Эйзенштейна. Сталин ждал, что художники сделают то же, что сделал историк Виппер, который запустил в историческое пространство образ могучего царя-покорителя, очищенный от отвратительных бытовых подробностей, аморальных поступков, садизма и собственноручных убийств, народных судорог и сумасшествий неограниченной власти.
Но Толстой в своей торопливо и клочковато написанной пьесе вывел на первый план любовную линию царя и кабардинской княжны Марии Темрюковны, а не возвышающегося над Западом и Востоком политического гиганта XVI в. Он искренне хотел угодить Сталину, как делал это не раз,
