свергали.
– Жестокие у вас в Старгороде обычаи.
– Старгород это Старгород, – сухо, не зная, что ещё сказать, проговорила Велга.
– Старгород это Старгород, – эхом отозвался Змай. – Что ж, княгиня…
– В Старгороде больше не будет князей, – поправила его Велга. – Не стоит меня так называть.
– Как пожелаешь, господица… или госпожа. – Он неожиданно отвесил ей неглубокий, немного издевательский поклон. – Прости, но завтра не приду на суд. Не люблю смотреть казни.
– Да, конечно… Можешь не приходить.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга, и на языке у Велги крутились оправдания, извинения, сожаления, но она так ничего и не сказала. Но этот взгляд… этот пронизывающий взгляд из-под опущенных ресниц проник ей глубоко в душу. Змай тоже промолчал, развернулся и стал спускаться по ступеням. Дверь за ним медленно закрылась.
Велга подошла к дереву, под которым лежали Мишка и Хотьжер, оба выглядели полусонными. Летний зной казался ненастоящим, неправдоподобно жарким, живым, невозможным, пока в холодном подвале храма оставался запертым Матеуш.
– Всё хорошо, господица? – спросил Хотьжер.
Она только кивнула.
– Теперь за Белым Вороном?
– Нет. – Она сцепила пальцы на поясе. – С меня хватит. Скоро вече.
Весь Старгород собрался у Сутулого моста.
И Велга вместе с Ярошем и Ростихом поднялись на середину. Все молчали. Ждали. Предвкушали. Как падальщики.
От Торговых рядов, где стоял храм Буривоев, через Вышню и до самого Сутулого моста повели Матеуша. И даже издалека было слышно, где он проходил. Народ вопил, оскорблял.
Велга не слушала. Она сжала перила и смотрела на воду.
– Помнишь, Белозерские скинули твоего предка с этого моста? – прошептал ей на ухо Ярош. – Вот ты и отомстишь наконец-то.
Велга промолчала. А он не замолкал:
– Так и должно быть со всеми предателями.
Велга снова не сказала ни слова.
Толпа завыла где-то возле Водяных ворот, и стало ясно, что Матеуш перешёл Вышню.
Ногтями Велга сильнее впилась в старое, грубое дерево перил, чувствуя, как в пальцы вонзились занозы.
– Знаешь, что говорят? Будто Матеуш на самом деле сын королевы Венцеславы. – Ярош никак не замолкал. Велга не отвечала. – От такого уродца отказалась даже собственная мать.
Неудивительно, что любовь его стала больной и несчастной. Никто никогда не давал Матеушу настоящей любви. Так откуда он мог знать, какая она? Как мог он вырасти честным и добрым, как мог он понимать, что хорошо, а что плохо, если родная мать не подарила ему ни одного поцелуя, ни одного доброго слова?
Гул становился всё ближе.
Велга не отрывала глаз от воды. И там, под мостом, ровно под тем самым местом, где она стояла, ей улыбнулась девушка с длинными белыми волосами. Она поманила её рукой, и даже сквозь рябь можно было прочитать по губам:
– Сестрица… мы ждём…
Они знали. Они всё понимали. И принимали.
Велга зажмурилась. По щекам потекли слёзы, и она украдкой стыдливо стёрла их. Все наблюдали за ней. Все ждали от неё стойкости, силы, беспощадности… и справедливости во всей её жестокой бессердечности.
– Сомневаюсь, что горбун умеет плавать, – хмыкнул с отвращением Ярош. – Ростих, а его просто сбросят или привяжут камни?
Велга зашептала молитву Святой Лаодике, чтобы не слышать ответ.
Ненависть порождала только ненависть. Смерть порождала только смерть.
И Велга вступила в этот бесконечный круг. Она толкнула колесо, помогла продолжить его ход, хотя была способна, наоборот, его остановить. Не она это начала. Но, когда в её силах было это закончить, Велга выбрала насилие. Она выбрала смерть.
– Велга…
Мягкий голос заставил её обернуться.
Матеуш стоял прямо перед ней, босой, в распоясанной рубахе. Облитый помоями, весь в нечистотах. Народ, что прежде его боялся и уважал, поизмывался вдоволь, как только получил такую возможность.
Велга должна была это остановить. Это было в её силах. Но она ничего не сделала.
– Матеуш, – проговорила она едва слышно.
Он потянулся к ней руками. Велга не пошевелилась. А Ярош оттолкнул князя ногой.
– Пшёл! Не смей её трогать!
– Спокойно, Ярош, – остановил его Ростих. – Нужно по-людски всё сделать. Прочитать приговор вече…
Велга смотрела прямо в глаза Матеушу. Его глаза – светло-серый и чёрный – блестели от слёз. Они подались друг к другу навстречу, когда Ярош вдруг схватил князя за грудки:
– Тебе же сказали: прочь!
И он толкнул его к перилам.
Закричали люди. Матеуш попытался вырваться, замахал длинными руками. Велга взвизгнула. Ростих кинулся к Ярошу:
– Хватит!
Но всё случилось в один миг. Ярош зарычал, точно зверь, подхватил Матеуша и перекинул через перила в воду.
Велга зажала себе рот, пошатнулась.
Она не увидела этого. Она была так рада, что не увидела, но поняла всё, когда на берегу, на Сутулом мосту, везде, откуда было видно казнь, завизжали люди:
– Щу-ур!
И Велга сорвалась с места. Она бросилась не глядя вниз по мосту. Ей хотелось заткнуть уши. Она уже не думала, что скажут люди. Она не думала ни о чём и только слышала дикий крик, и плеск воды, и рёв зверя, обитавшего в северных реках.
Ноги несли её всё дальше и дальше, на порог семейного храма. И там Велга упала в объятия Змая.
– Получается, сработал твой обряд с именами? – спрашивал он.
Велга мотала головой и захлёбывалась слезами.
– Ну, змейка, ты всех перехитрила…
И в первую очередь Велга перехитрила саму себя.
Чародей долго гладил её по волосам. Так долго, что наступил закат и их нашёл Хотьжер.
– Как ты, господица?
Глаза Велги высохли, все слёзы она уже пролила. Лицо опухло, губы онемели. Она помотала головой и в тупом оцепенении едва слышно проговорила:
– Пойдём домой.
И пусть дома у неё больше не было, Велгу ждал во дворце боярина Ростиха брат. Там её ждала тишина. И невыносимо долгий медный закат, когда над городом из десятков храмов разносилась молитва. От неё щемило сердце. Велга опустилась на колени перед распахнутым окном, сложила руки у груди и тоже стала молиться.
Но умиротворение, смирение, понимание всего того, что случилось и ещё должно было случиться, не пришло.
Она обрекла на смерть двух человек. Двух человек, которые были повинны в смерти её родных. Двух убийц. Но это не ощущалось как справедливость.
Мишка лёг рядом с молящейся Велгой, положил голову ей на ноги. От него исходил жар. Он стал тяжёлым, даже голова уже едва помещалась на коленях, хотя только недавно он мог лежать на них целиком.
Ладони Велги, возведённые для молитвы, бессильно опустились, легли на голову и холку Мишки.
– Что я наделала?..
Без всяких мыслей, полная оглушающей пустоты, она уставилась в распахнутое окно, в которое было видно кусочек неба. Оно выглядело настолько чистым, настолько безмятежным. Этот удивительный, пронзительно чистый
