Мало-помалу я успокоился. Пришлось напомнить себе, что именно в таком положении – прямиком над головой у тигра – я живу уже давным-давно.
Дыхание у меня выровнялось, и я уснул. Где-то посреди ночи я проснулся и, забыв недавние страхи, взглянул на Ричарда Паркера. Ему что-то снилось: он дрожал и ворчал во сне. Этим-то шумом он меня и разбудил. Утром он удрал, как обычно.
Я решил исследовать остров, как только достаточно окрепну. Он был довольно велик, если судить по береговой линии, – ведь она простиралась далеко влево и вправо, почти не изгибаясь. Целый день я ходил – то и дело падая – от берега к дереву и обратно: тренировал ноги. При каждом падении я не забывал подкрепиться водорослями.
Когда Ричард Паркер вернулся к концу дня, на сей раз чуть пораньше, я уже ждал его. Свистеть в свисток я не стал – просто сидел неподвижно. Он подошел к самой кромке воды и одним могучим прыжком перелетел на борт. Устроился на своей половине, не посягнув на мою, – только шлюпка опять накренилась под его весом. Форму он все-таки набирал с устрашающей скоростью.
На следующее утро, дав Ричарду Паркеру порядочную фору, я отправился исследовать остров. Я взошел на пригорок без труда – переставляя ноги с гордым воодушевлением, хоть и малость неуклюже. Будь они послабее, я наверняка бы плюхнулся снова при виде картины, поджидавшей меня по ту сторону кряжа.
Оказалось, во-первых, что остров покрыт водорослями не только по краям, а весь целиком. Передо мной раскинулась широкая зеленая равнина, а посреди равнины – настоящий лес. По всему лесу – сотни и сотни одинаковых лужиц, все на равном удалении друг от друга, а между ними – так же равномерно расставленные деревья-близнецы; просто невозможно было не заподозрить, что этот лесок насадили по плану.
Но что произвело на меня поистине неизгладимое впечатление, так это сурикаты. По самым скромным оценкам, моему изумленному взору зараз предстало несколько сотен тысяч сурикат. Все вокруг кишело сурикатами. И когда я появился из-за гребня, все они как один, будто куры на птичьем дворе, повернулись ко мне и застыли столбиками.
У нас в зоопарке сурикат не было. Но мне доводилось читать о них. И в специальных книжках, и в художественных. Суриката – это маленький южноафриканский зверек, родич мангуста; иначе говоря, плотоядное роющее млекопитающее, длиной около фута и весом два фунта, изящное, сложением похожее на ласку, с острой мордочкой, близко посаженными глазками, восьмидюймовым хвостом и короткими лапками, на каждой по четыре пальца с невтягивающимися когтями. Шерстка у сурикат буровато-серая, с черными или бурыми полосками на спине, только кончик хвоста и уши – черные, да еще вокруг глаз – черные кольца. Проворные и зоркие, эти зверьки ведут дневной образ жизни, объединяются в колонии, а питаются – в естественной среде обитания, то есть в южноафриканской пустыне Калахари, – всякой всячиной и среди прочего скорпионами, чей яд им нипочем. Стоя на сторожевом посту, они вытягиваются в столбик, опираясь на задние лапы и балансируя хвостом. Нередко сурикаты целой стайкой одновременно замирают в такой позе и всматриваются все вместе в одну сторону – ну точь-в-точь пассажиры на остановке в ожидании автобуса. А написанным на мордочках усердием и передними лапками, свисающими до живота, они напоминают то ли детей, смущенно позирующих фотографу, то ли пациентов на приеме у врача, застенчиво пытающихся прикрыть наготу.
Вот что я увидел в тот миг единым взором – сотни тысяч, нет, миллионы сурикат повернулись в мою сторону все разом и внимательно на меня уставились: «Слушаю, сэр?» Имейте в виду, что ростом эти зверьки не выше восемнадцати дюймов, даже когда стоят на задних лапах, – так что поразили они меня отнюдь не размерами, а невообразимой численностью. Я застыл как вкопанный и просто онемел. Если все эти миллионы сурикат разом бросятся от меня наутек, хаос начнется неописуемый. Но они быстро потеряли ко мне интерес. Секунда-другая – и они, как ни в чем не бывало, вернулись к своим делам: кто пощипывал стебли водорослей, кто высматривал что-то в лужицах. При виде стольких существ, одновременно припавших к земле, мне на память невольно пришла мечеть в час молитвы.
Похоже, они меня совсем не боялись. Пока я спускался к лесу, ни один зверек не отскочил, ни один не встрепенулся. Я преспокойно мог бы потрогать любого, а то и взять на руки. Но я не стал ничего такого делать. Я просто вошел в гущу этой колонии сурикат – наверняка самой большой на свете, и то был один самых удивительных, самых чудесных моментов за всю мою жизнь. Вокруг стоял неумолчный шум: сурикаты беспрерывно попискивали и стрекотали, щебетали и тявкали. Их было так много, и настроение у них переменялось так внезапно, что шум этот накатывал волнами, точно проносящаяся мимо птичья стая, – то набирая громкость и обрушиваясь на меня со всех сторон, то мгновенно замирая, когда ближайшие ко мне зверьки умолкали, а те, что толпились подальше, вступали в хор.
Может, это не им надо было бояться, а мне? Вот какой вопрос пришел мне на ум. Но ответ был очевиден: нет-нет, они совершенно безобидны. Подбираясь к пруду, вокруг которого сурикаты сгрудились стеной, я расталкивал их ногами, чтобы ни на кого не наступить. И они ничуть не обижались на такое вторжение; напротив, сами расступались передо мной, как добродушная толпа. Утопая по щиколотку в теплых пушистых тельцах, я заглянул в пруд.
Все эти озерца были круглые и примерно одинаковой величины – футов сорок в диаметре. Поначалу я думал, что они мелкие. Однако не увидел ничего, кроме глубокой прозрачной воды. Никакого дна. Стенки уходили в глубину, насколько хватало глаз, и состояли сплошь из тех же зеленых водорослей. Какой же толстый на этом острове растительный покров!
Что заинтересовало сурикат в этой луже, я так и не понял, – и, наверное, не стал бы и гадать, если бы берег соседнего озерца не взорвался в этот миг писком и тявканьем. Сурикаты скакали и подпрыгивали, чем-то страшно взволнованные. А потом внезапно ринулись прямо в воду – целыми сотнями. Началась потасовка: зверьки из задних рядов напирали на соперников, оказавшихся ближе к берегу. Никто не остался в стороне – даже крохотные сурикатята рвались к воде, так что матерям и нянькам едва удавалось их сдерживать. Я глазам своим не поверил. Нет, это не обычные калахарские сурикаты. Обычные калахарские сурикаты – это вам не лягушки. Наверняка передо мной какой-то подвид, претерпевший такую поразительную, просто прелюбопытную адаптацию.
Ступая очень осторожно, я двинулся к тому, дальнему пруду – и успел вовремя: я собственными глазами увидел, как сурикаты пускаются вплавь – да-да, именно вплавь! – и выволакивают на берег рыбу, и не рыбешку-другую, а десятки рыбин, притом не маленьких. Попадались даже корифены, какие на шлюпке обернулись бы настоящим пиршеством. Рядом с ними сурикаты казались совсем крошками. Уму непостижимо, как они ухитрялись поймать такую здоровенную рыбу!
