печать, нахмурился и зевнув махнул своему раскосому казаку:
– Чича, проверь подводы.
Казачишка поправил пищаль и принялся суетно, но при этом ловко копошиться в телегах. На его беготню от начала до конца обоза ушло минут двадцать, после чего вопреки ожиданию, Филиппа с братьями не пустили дальше, а сказали зайти в избенку – там, дескать им должны выдать пропускную бумагу. Ничего подобного прежде они не встречали и потому удивились, однако повиновались. Филипп, Аким и Данила сошли с телеги и вошли в избу, состоявшую из двух горниц. В одной располагалась лавка, на которую они уселись, а в другой раздавался какой-то бубнеж. Кто-то уныло вслух считал пуды муки и ячменя, а кто-то другой гнусаво его поправлял.
Просидели минут пять. Затем Филипп обратился к ходившему туда-сюда разбитному с пером за ухом – долго ли ждать?
– Сегда дьяк дело кончит, вас призовет, – отвечал он.
Филипп встал, подошел к окошку и увидел как тот раскосый казак, проверявший их подводы, вскочив на коня, поскакал по тракту к Нерчинску. Завадский сдвинул брови.
Прошло еще минут десять.
– Поторопи-ка! – бросил Аким пробегающему в очередной раз подьячему. Тот смерил его взглядом, вбегая в соседнюю горницу, где считали теперь пуды соли.
Когда он выбегал обратно, Завадский кивнул на него Даниле, тот молча вскочил и догнав подьячего в сенях схватил его за ухо.
Филипп поднялся и все вместе они вошли в соседнюю горницу. Данила толкнул подьячего в стол, за которым сидели два молодых служилых с лицами глупых подростков. Один захлопал со страху глазами.
– Ты, видать, принял вежливость за слабость, «дьяк». – Обратился к нему Завадский. – Я поясню тебе простым языком. Ты либо сейчас ставишь нам свою сраную печать, либо я ставлю ее сам на твой лоб и беру тебя с собой вместо бумаги – показывать на постах, если ты не один тут такой недалекий.
Через две минуты Завадский с Акимом сидели в телеге, а стрельцы торопливо растаскивали перед ними рогатки. Охочий до всякого пафоса Аким сидел с гордой осанкой и самодовольством как китайский вельможа. Филипп же крутил головой в поисках раскосого казака, но так и не найдя, призадумался.
Двинулись дальше, но через пару верст Филипп приказал остановить обоз.
– Вот что, – обратился он к Акиму, – возьми Савку и две последние телеги. Соберите на них всех соболей и спрячьте в лесу понадежнее, потом езжайте за нами. Мы вас подождем у посада, может чего разузнаем пока.
– Еже худого разумеешь, брат? – насторожился Аким.
– Не знаю пока...
Аким спрыгнул, лихо засвистел, закричал: Савка-а-а!
Филипп с десятью подводами двинулся дальше и вскоре вышли они на простор – вдалеке в огромной низине показался трехшатровый деревянный храм, а за ним и острог с квадратно-пирамидальными башнями в окружении плотно налезающих друг на друга посадских изб.
От южной проезжей башни дорога ныряла в увал к излучине широкой реки, на выпуклом берегу которой теснились лодки, а на другом берегу паслись двугорбые верблюды и быки, там тоже все усеяно было домиками и избушками.
Обоз двинулся было дальше, но из-за поворота, скрытого крутым холмом выскочили на них вооруженные пищалями конные стрельцы.
Глава 30
– Сто-о-й! – закричали они разноголосо.
Некоторые стрельцы спрыгнули с лошадей, направили на них пищали. Староверы подняли руки.
Всего стрельцов было человек тридцать, к ним подъехал на крепком коне зверошироколицый черноусый пятидесятник – нос с горбинкой как у татарина, а глаза как будто скошены к носу.
– Кря! – изрек он, ловко соскочив с коня. Был он невысок ростом, но широк и фигурой походил на квадрат. Длинный кафтан был ему по щиколотки и сидел на нем нелепо, напомнив Завадскому негласное правило о том, что невысоким людям лучше избегать всяких плащей, пальто и прочей длиннополой одежды.
И все же зверский лик его и угрожающая уверенность искупали его комическое одеяние.
– Кто такие? – приказно вопросил он, выхватив сияющую саблю.
Завадский вспомнил с досадой, что забыл забрать у Акима грамоту, подписанную воеводой Дурново.
– Везем казенный товар из Томска. – Сообщил Филипп, заметив, что позади всех стрельцов, на небольшом возвышении сидит верхом высокий рыжебородый человек в черно-парчовом кафтане с серебристыми узорами в виде жар-птиц. Человек был без шапки, и абсолютно рыжий – волосы, борода, брови. По одежде и стати видно было что он богат и знатен и Филипп сразу догадался, что именно он здесь главный, а не коротышка-пятидесятник. Однако командовал всем коротышка.
– Пищали и сабли бросай в телеги! – приказал он.
– Чего вам нужно?! – крикнул Завадский обращаясь к рыжебородому на холме.
Рыжебородый ничего не сказал, продолжая топтаться на своем белом коне и со спокойным презрением глядеть на Завадского, будто он был каким-то пресмыкающимся.
Стрельцы тем временем стали смеяться над Бесноватым.
– Гляди яко рожи корчит! У-у, дьявол татарский!
Филипп видел по глазам Беса, что тот абсолютно спокоен, но в нем самом закипала ярость.
– Эй, оглох что ли, еродий?! – закричал коротышка, указывая на Завадского саблей. – Он же и стрекало кидай в телегу!
Филипп со злостью вытащил нож, швырнул в телегу, кивнул остальным. Его люди под прицелами стрелецких пищалей тоже побросали свои ружья, сабли и ножи на телеги.
– От подвод вон! – заорал коротышка.
Староверы отступили с поднятыми руками.
– Ты даже не знаешь кто я! – крикнул Завадский рыжебородому.
Тот едва заметно презрительно усмехнулся. Коротышку же видимо рассердило, что Филипп словно не замечает его. Он подскочил, ткнул саблей Завадскому в шею.
– Мотыло ты подзаборное, во-ся кто ты, говно собачье, – «пояснил» он, – уразумел?
Филипп сердито посмотрел на коротышку и, заметив краем глаза, что рыжебородый спокойно развернулся и ускакал, отступил.
Стрельцы забрали все их подводы, оружие и уехали по дороге в сторону острога.
Братья собрались вокруг Завадского.
– Еже овые были? – обескураженно чесал голову Данила. – По однорядкам да чинам не больно похожи на разбойников.
– Не знаю, – ответил Филипп, исподлобья глядя на лес, из которого они выехали.
Столько верст позади, столько дней, испытаний, и отдать все какой-то швали!
– А ты годе, брат, удумал, припрятать мяхку рухлядь, – одобрил Антон, – яко дознался?
Ноздри Филиппа все еще расширялись.
– Не понравилась мне та странная возня на посту.
– Инда не зря видать… Недалече, гляди-ка, едут