на фигурку треугольноголового карлика, сидящего на краю «офуры». Он понял, кто стоит позади него, и когда ему на плечи легли нежные руки, закрыл глаза.
Глава 29
Январь 7198 года. Сибирь.
В просторной многооконной избе сидели на лавках все значительные в мирской жизни Храма Солнца люди. На длинном дубовом столе стояли перед ними кувшины с красными и белыми ягодными медами, оловянные стаканы и чарки, на блюде возвышалась пирамида из пирогов с капустой, мясом, жареным горохом и маринованной крапивой, а на другом – гора из грибных черных оладьев. Закуски легкие, напитки хорошие, только разговор шел невеселый.
Аким привстав с лавки с удовольствием человека, хорошо разобравшегося в чем-то в противовес другим, деловито зачитывал с мятого рулона бумаги:
– Ржи, овсу, ярицы, гречихи, просу, ячменю – до ста пудов и в мале [немного]. Пшеницы, льна до полста. Сала, масла, мяса, окороков, рыбицы единаче. Полма досталь в продажных подводах. Дожидаючи [ждем] еже [что] хлеб уродитися, брашны [пищи] получим единаче [также] яко в минувшую ходину [как в минувший год].
– Ежели дождей дай Бог такожде буде и то не надежно, земля зде родит худо, – усомнился Кирьяк.
– Еже бо ныне зело мало и на всю паству теперь не хватит, – махнул рукой Серапион.
– Во-то пущай и работают! – стукнул кулаком по колену самый молодой из значительных – хозяйственник Бурелом Авдеевич.
– Дровяными мотыгами?
– Слухайте далече! Убо об том и толкую! – крякнул Аким и снова принялся деловито читать. – Стало быть с разместом худого урожая, надобе: кос, серпов, сошников, бороны до двух сотен коегождо – довлечи [достаточно]. Лошадей, волов али вельбудов – до трех сотен. Топоров не худо бы, пил, гвоздей, да железу! Соли. Седел, кож, телег. Оружия, пищалей а стало быть – пороху. Саадаков, замков, огнива!
– Ну, раздухарился! – ворчали остальные, поглядывая в то же время на Филиппа, который стоял у межоконного простенка, заложив руки за спину. Он был хмур и ни черта не смыслил в экономике. Одно только понимал – свое они получили, легализовались через подставных приказчиков, стали хозяевами окрестных земель, община росла и пока еще могла себя прокормить, но всему наступал предел. У них был продовольственный товар, но для развития его нужно было активно менять на инструменты, железо и оружие, а также на деньги. Проблема заключалась в том, что всего этого в нужном количестве в зоне их влияния было не достать. Они вычерпали из южных уездов все что могли. Казенный хлеб теперь исправно приходил в Тобольск, Импатское и Тару и он продавался уже не так выгодно. Товары возили дальше на север, с грамотой Томского воеводы, но дальний путь не давал ничего, кроме издержек. И если не решить проблему сейчас, то рано или поздно они столкнутся с серьезными испытаниями: осада, голод или все разом. Хватит ли сил противостоять немилосердным напастям семнадцатого века? Эх, не таким виделся Филиппу восход новой империи.
– Яшка давеча выменял на весь обоз две сошки да один топор. – Сказал Аким.
– Не весь обоз, – спокойно ответил Яков и посмотрел на Завадского. – Позволь сказать.
Филипп кивнул.
Яков исполнял роль гостевого купца, которого прикрывал торговой грамотой воевода (а на деле настоящий хозяин Томского разряда – Истома). Он был крепким спокойным мужиком, свозившим товары по самому дальнему пути на Тобольскую ярмарку.
– В Тобольске верно – два яруса гостиного двора и амбары забиты лежалым товаром. Заезжие гости и новгородские перекупщики не берут ничего. Токмо на борошено своим казачкам покупают сала и рыбы на полушки. С достального носы воротят. Купчишки худые сидят на товарах яко сычи, иные спиваются да режутся в зернь на последнее. Коегаждо рукою машет, ин отдает свое за бесценок. Такожде купец из Маковска, обменял десяток лошадей на один ржавый топор. Обаче приехали два хороших купца из Нерчинска, привезли купленного на соболь шелку и цинского чаю. Московские и новгородские перекупщики выменяли на чистое сребро подчистую. Сказывают в Москве чай цинский ныне годе идет. Токмо у них торговля славная вышла. Купцы те сказывают цинские купцы зело богаты – шелка, чаи, каменья, обаче рожи кривят. Нищий край, сказывают дескать – Россия, нечего брать с нашего брата, разве токмо соболей, да иде их столько сымать?
– Китай? – произнес Филипп задумчиво.
Все непонимающе на него посмотрели, но они уже привыкли, что иногда произносит Завадский странные слова.
– Чаю Филипп, новых людей покамест в общину не брать, – предложил Серапион, – окормляем души, обаче окормлять животы нам уже не по силам.
– Подождем. – Сказал Филипп и вышел из избы.
В сопровождении рындарей шел он к своему дому, поражаясь количеству снующих кругом людей. Расчищенная от снега улица даже чем-то напомнила ему родной город в час пик.
Избу наполнял аппетитный запах сыра и томатов. У печи стояла Капитолина в фартуке с закатанными рукавами сорочицы и сосредоточенно глядела в щиток.
Филипп сел рядом за стол, стал смотреть на нее. Капитолина тем временем взяла в свои нежные руки огромную плоскую лопату, ловко подхватила что-то из щитка. С лопаты на дубовый стол съехала огромная, идеально круглая пицца.
Завадский приподнял брови от удивления.
– Как ты ее изготовила?
– Ты же говорил – тесто, сыр да облить соком бешной ягоды.
– Томатным.
– У нас сия дрянь на изгородях растет.
– Капитошка, томаты не ядовитые, а наоборот полезные.
– Не знаю. – Девушка хмуро оглядела сотворенную пиццу. – Якое и пирогом зазорно назвать, обаче пахнет не худо. Сказываешь едают овое римляне?
– Римские бедняки.
– А еже егда вкушают римские бояре?
Завадский улыбнулся.
– Мы обязательно это узнаем.
Капитолина подошла к нему, склонилась и поцеловала в губы. Филипп услышал тихий скрежет – отстраняясь, она вытащила из ножен его кинжал, который носил он на поясе.
– Ладно, сем испробуем, еже едят твои римляне.
Острый кинжал в ее руке разрезал пиццу пополам.
Пицца оказалась очень вкусной – то ли по причине того, что она изготовлена была в настоящей дровяной печи, то ли из-за натуральных продуктов а может ввиду неожиданного таланта его любимой женщины, а впрочем вероятнее всего по всем причинам сразу.
Капитолина поглядывала на него удерживая треугольный кусочек пиццы, умело согнув его пополам, будто только ее и ела всю свою жизнь. Этот забавный жест наравне с
