— Мальстен, ты как будто уже решил за меня, что я презираю тебя и ни за что не прощу за три года отсутствия.
— Я не заслуживаю твоего прощения.
— Позволь я сама буду это решать. — Она осмелилась шагнуть к нему снова. Мальстен не отступил, но заметно напрягся.
— Так или иначе, мы не сможем начать заново то, что между нами было.
Ийсара покривилась.
— Неужели я стала тебе настолько противна?
Мальстен поднял на нее пронзительный взгляд.
— Ты никогда не была мне противна, Ийсара. Я вообще сомневаюсь, что на Арреде сыщется мужчина, который мог бы о тебе так сказать. — Он покачал головой. — Но дело в том, что я люблю другую женщину.
Ийсара застыла.
Кто она? — пронеслось в ее голове. Она с трудом подавила желание выпытать у Мальстена имя этой женщины, разыскать ее прямо сейчас и заколоть ее ножом. Ийсара удивилась собственной кровожадности: никогда прежде ей не приходилось испытывать ничего подобного, но сейчас злоба захватила ее так сильно, что противиться этому порыву было нечеловечески сложно.
— Любишь?.. — переспросила она. Отчего-то эта мысль не могла укорениться в ней. Ийсара хотела верить, что Мальстен говорит не всерьез, что он не разобрался в собственных чувствах, что он ошибается.
Мальстен коротко кивнул.
— Поэтому я и сказал, что надеяться на твое снисхождение с моей стороны неприемлемо.
Ийсара чувствовала, что дрожит, несмотря на теплую шаль.
— Ясно, — сумела выдавить она. Больше всего на свете она боялась, что Мальстен сейчас решит ее утешить и приблизится к ней. Боялась — и желала этого не меньше.
Мальстен не подошел.
— Я не вправе просить твоего прощения. Но хочу, чтобы ты знала: мне искренне жаль, если я причинил тебе боль, — сказал он.
Ийсара не ответила. Она стояла, буравя его взглядом, и знала, что разрыдается, если произнесет хоть слово. Мальстен подождал некоторое время, стойко выдерживая ее взгляд, затем тяжело вздохнул и кивнул.
— Мне жаль, Ийсара, — повторил он, после чего развернулся и зашагал прочь.
Ийсара стояла, глядя ему вслед, и надеялась, что он чувствует, как ее взгляд прожигает ему затылок. Она желала, чтобы он солгал, что не контролировал ее тело, и сейчас его настигла бы расплата за применение нитей. Каждый его ровный шаг, казалось, причинял боль Ийсаре, а она искренне желала, чтобы боль испытал Мальстен Ормонт. Чтобы мучился, просил пощады, а после — просто исчез вместе с той самой женщиной, которая живет в обоих его сердцах.
Дрожь волнами прокатывалась по телу Ийсары, а глаза и щеки обжигали горячие беззвучные слезы. Она ненавидела себя за то, что плачет из-за данталли, который отверг ее — и еще большей подлостью с его стороны было говорить с таким уважением. Ни одного слова Ийсара не могла назвать мерзким, ни одно обвинение Мальстена в его собственный адрес не могла счесть лживым и наигранным. Оставшись верным себе, он был предельно честен, и это ранило так больно, что вынести это было почти невозможно.
— Ненавижу… — прошептала Ийсара едва слышным шепотом.
Ненависть оказалась ее щитом. Холодная, чистая, почти сияющая. Лишь благодаря этой ненависти Ийсара убедила себя устоять на ногах и собрала остатки сил, чтобы не упасть на землю и не дать рыданиям полностью поглотить ее.
Она нашла в себе силы развернуться и зашагать в сторону своей палатки, а вскоре даже перейти на бег. Ийсара влетела в собственную палатку, бросилась на кровать, вспомнив о том, как ночевала во дворце с Мальстеном на шикарной постели с балдахином.
Он никогда не сочтет меня себе ровней, — горько думала она. — Наверняка, он полюбил какую-то знатную женщину. Он ведь герцог! Чего я ждала? Что он захочет навсегда остаться с простой циркачкой, которая пришла в гратский цирк с улицы? Глупая, глупая, глупая!
Ийсара кричала в подушку, нервно сжимая руками одеяло, а часть ее души пряталась в прохладе ненависти. Казалось, после этой ночи только половина души сумеет выжить — вторую сожрет страсть, ревность и боль потери.
Будь ты проклят, Мальстен Ормонт! Ты заслужил любую боль, которую боги послали тебе за твой треклятый дар!
***
Грат, Малагория
Восемнадцатый день Паззона, год 1489 с.д.п.
Мальстен стоял перед зеркалом в своих покоях и критически рассматривал новый костюм, пошитый на малагорский манер. Черный длинный жакет без рукавов с узорами солнечного оттенка, подпоясанный золотым шелковым поясом, надетый поверх черной сорочки с золотистым воротником, хлопковые черные шаровары, уходящие в сапоги длиной до середины голени — в этом наряде Мальстен казался самому себе немного нелепым.
— Что-то не так, господин Ормонт? — поинтересовался Левент, все это время ожидавший у дверей.
— Нет, все… — Мальстен помедлил, вновь критически рассматривая свое отражение в зеркале. — Все хорошо, Левент.
— У меня складывается впечатление, что вы просто не хотите меня обидеть, потому что я трудился над этим костюмом всю ночь. Но если вам неудобно, лучше скажите мне об этом. Его Величество будет недоволен, если…
Он не договорил. На лице показалась вымученная улыбка.
— Мне удобно, — поджав губы, отозвался Мальстен, отворачиваясь от зеркала и неловко кривясь. — Просто… не многовато ли золота? Я чувствую себя… вычурно.
Левент попытался не показать обиду, но губы его характерно искривились.
— Это один из национальных цветов Малагории, господин Ормонт. Наряду с красным. Но Его Величество обмолвился, что красные элементы добавлять никак нельзя, и я вышел из положения, как мог. Иначе было бы слишком… мрачно.
— Мрачно? А мне казалось, было бы привычнее.
— Я и говорю, мрачно, господин Ормонт.
— Ты считаешь, что я одеваюсь мрачно? — усмехнулся Мальстен.
— Все так считают, господин Ормонт. Это… ваша особенность.
Мальстен приподнял бровь и бросил взгляд через плечо на свое отражение.
— Особенность, стало быть, — хмыкнул он. — Ладно, я понял.
— Я вас оскорбил?
— Ни в коем случае. Ты — костюмер, ты лучше знаешь в этом толк, разве нет?
Левент перемялся с ноги на ногу.
— До этого момента мне так казалось, — буркнул он себе под нос.
Всегда немного суетливый и щепетильный в своей работе, Левент преображался только на цирковом представлении. В остальное время он говорил сбивчиво и подолгу, всегда выглядел, как человек, которого несправедливо недооценили и заметно побаивался Мальстена, если вступал с ним в разговор. И хотя на поверку «великий и пугающий анкордский кукловод» оказался далеко не таким ужасным, он не мог избавиться от чувства легкой опаски, которое преследовало его в присутствии Мальстена. Левенту казалось, что данталли соглашается с ним, только чтобы прекратить утомивший его разговор, и это ощущение было весьма неприятным.
— Прости, что усомнился, — миролюбиво сказал Мальстен, положив Левенту руку на плечо. Тот невольно вздрогнул, взгляд его нервно забегал по комнате. — Прекрасная работа, правда. Думаю, я очень быстро освоюсь.
Левент поджал губы.
— Хорошего вечера, господин Ормонт, — выдавил он.
Мальстен отправился вдоль по коридору в главную залу, откуда доносились звуки музыки и гомон человеческих голосов.
Это всего несколько часов, — уговаривал себя данталли, нехотя бредя по коридорам дворца. Он совершенно не представлял, что будет там делать, но Бэстифар ультимативно заявил, что он должен там присутствовать. Мальстен лишь надеялся, что его не станут демонстрировать аллозийским послам в качестве военной мощи Малагории. Он не знал, рассказывал ли Бэстифар своим союзникам о том, какие ставки делает на него в вопросах военного противостояния, но надеялся, что ему хватило ума не акцентироваться на этом. Из всех стран Арреды только Малагория проявляла удивительную терпимость к данталли и не позволяла Красному Культу строить свои отделения на территории Обители Солнца. Аллозия в этом вопросе была не так жестка, как страны Совета Восемнадцати, но и полной терпимости не проявляла, поэтому Мальстен не знал, как послы Дандрина отреагируют на него.
