— разве он упустит случай!
— Младший лейтенант Махлис! Вы что! Забыли, что свинину вам есть запрещено? За нарушение устава — три дня гауптвахты! — всю эту чушь он произнес громко и нараспев. Вокруг заерзали — произносить вслух звания и имена вне служебной обстановки не принято. Но Севу эти смешные условности только раззадоривали. И если бы Сучков не перехватил инициативу, ткнув шутника в бок, его могло далеко занести. Спустя пару дней Валера появился «на объекте» и, завидя меня, отозвал в сторону и очень по-свойски, как коллега коллегу, спросил, не попадалась ли мне на глаза листовка, которая распространялась накануне на вечере факультетского литобъединения.
— Понимаешь, мне позарез нужен ее текст — там было что-то против Гомулки, мол, рабочих на интеллигенцию натравливает. Если увидишь — сохрани для меня.
А еще через неделю потерял бдительность и Леша, впервые пригласив меня в гости.
Заблудившийся трамвай нашел свою колею.
ВЗЛЕТНО-ПОСАДОЧНАЯ ПОЛОСА НЕУДАЧ
В одну телегу впрячь не можно Коня и трепетную лань. Забылся я неосторожно: Теперь плачу безумствам дань…
А. Пушкин
Британская «Morning Star» в Совдепии была допущена как учебное пособие для студентов-лингвистов. Не газета, а мина. Став курсантом Кременчугского вертолетного училища ГВФ, брат лихо совмещал освоение неба (уже держась за настоящий штурвал, а не за его имитацию) с изучением истории в пединституте, английского на заочных курсах и… иврита — с фонариком под серым казарменным одеялом, пользуясь в качестве учебного материала двуязычным изданием Ветхого Завета. Умножающий знания умножает и скорбь. Побочные интересы Вовки оказались несовместимы с небом и моральным обликом советского летчика. А началось все с грозного предзнаменования. Брат потерял бумажник с комсомольским билетом. И не просто потерял, а при отягчающих вину обстоятельствах — выронил в пучину общественного очка. Еще недавно за такое «преступление» можно было загреметь в Гулаг. Но выговор с занесением в учетную карточку за месяц до выпускных экзаменов и распределения — тоже не изюм. Сказав А, судьба решила добить комсомольца, послав искушение в виде крохотного сообщения в восемь строк, затерявшегося на последней полосе британской газеты, только что купленной в привокзальном киоске. Ни один уважающий себя англичанин, будь он трижды коммунист, на нее и внимания не обратил бы. Но именно эта заметка стала детонатором дальнейших событий, раскаты которых докатились до высочайших московских кабинетов. В заметке сообщалось о планах американцев через год запустить в космос очередной «Джемини» для отработки стыковки пилотируемых аппаратов.
— Во дела, — удивился вслух Володя, обращаясь к приятелю-курсанту, — американцы за год до запуска сообщают название и тип корабля, точные даты полета и имена астронавтов.
— Все брешут. — Отозвался приятель. — Чтобы нашу разведку с толку сбить.
По простоте душевной, курсант Махлис на земле превысил звуковой барьер, о чем приятель немедленно доложил комсоргу, а тот — политруку. Политрук был человеком старой закваски и поэтому собственноручно произвел обыск в личных вещах курсанта в его отсутствие. Из тумбочки были извлечены улики «подрывной деятельности»: конспекты на иностранных языках, переписка с семьей и главное доказательство — Пятикнижие Моисеево. Картина прояснялась не в пользу подозреваемого.
На общем комсомольском собрании проинструктированные политруком товарищи потребовали от Махлиса разъяснений.
— Курсант Махлис, при каких обстоятельствах вы пронесли на территорию училища запрещенную литературу религиозного содержания?
— В правилах летного училища я такого запрета не читал. Эту книгу можно получить в любой научной библиотеке. Принес в портфеле вместе с другой научной литературой.
— Литература, которая необходима для обучения, вам предоставляется на месте.
— Вам известно, что я параллельно учусь на историческом факультете пединститута.
— Пединститут — это не духовная семинария. К тому же книга не на русском языке.
— Я изучаю древнюю историю и мне приходится сравнивать переводы с оригиналами. На этом настаивают мои профессора.
— С вашими профессорами мы еще разберемся. А сейчас объясните товарищам, что вы делали на вокзале?
— Покупал газету.
— Вот эту?
— Да.
— Обратите внимание, товарищи, «Комсомольская правда» его уже не устраивает. Он предпочитает буржуазные иностранные газеты.
— Обратите заодно внимание и на то, что это орган компартии Великобритании.
— Ну и что? Все равно буржуазная, и компартия у них буржуазная.
— «Комсомольская правда» выходит только на русском, а мне приходится сдавать экзамены на курсах по английскому. Эту газету нам рекомендовали для переводов.
— А зачем тебе понадобился английский? Уж не надеешься ли ты летать на международных рейсах?
— Кто знает.
— Такие люди, как ты, недостойны изучать иностранные языки. Он им нужен только для того, чтобы клеветать на родину.
— Я ни на кого не клеветал. Это ты сейчас клевещешь на меня.
— Ты восхвалял американские свободы и противопоставлял их нашим. Разве это не клевета? Я предлагаю исключить Махлиса из комсомола и ходатайствовать перед компетентными органами — пусть исследуют его нездоровые интересы, которые к тому же тормозят его учебу.
— Вообще-то в моей зачетке нет ни одной тройки. Может, сравним нашу успеваемость?
И вдруг:
— Товарищи, мне кажется, что Махлису завидуют. Он самый образованный человек в нашем училище. Вы же сами пристаете к нему с вопросами, когда что-то не понимаете. Даже по-русски. Он человек абсолютной грамотности и широких знаний. Так что же плохого в том, что он стремится их расширить? Я предлагаю выразить ему благодарность и наградить памятным подарком. У него как раз скоро день рождения.
Владимир Махлис
Володя с удивлением посмотрел на выступавшего курсанта. От него меньше всего можно было ожидать столь независимого поведения. Но политрук-модератор решил свернуть прения, пока собрание не перешло в митинг поддержки.
— Товарищи комсомольцы, вам предстоит решить, место ли Махлису в ваших рядах. С остальным мы сами разберемся. Ставьте вопрос на голосование.
Голоса товарищей разделились. Политрук-обскурантист недоумевал и даже пригрозил оргвыводами для нарушителей комсомольской дисциплины.
Интересно, к чему бы привел обскурантизм Пфефферкорна, не встреть он самоотверженное сопротивление гуманистов?
Вечером в казарме Володя подошел к смельчаку.
— Зачем тебе это надо? Плетью обуха не перешибешь.
— Да пошли они все… Кстати, мне нужна твоя помощь. Моя девушка поступила в университет. Хочу послать ей телеграмму с каким-нибудь нестандартным поздравлением и ничего не могу придумать. Не подсобишь?
— Чего проще… Напиши «Поздравляю с успешным штурмом храма науки».
— Ух ты, шикарно, в жизни бы не додумался до такого.
Телеграфистка сосчитала слова. Перед последним словом карандашик споткнулся.
— Странный текст.
— Ничего странного. Обычное поздравление.
— А что такое храма́? Я такого слова не знаю.
— Такого слова действительно нет. Читать надо не храма́, а хра́ма.
— А кто
