Я скроила рожицу.
– Ты знаешь, что мне невыносимо думать о том, что ты участвуешь в сексуальных сношениях под нашей родовой крышей, – сказала я. – Давай не будем впутывать этого блудодея.
Разумеется, одним из недостатков этой стратегии является то, что порой можно заиграться и выразить свои истинные чувства еще более явно, чем если просто сказать все как есть.
– Ох, милая, – проговорила мама, мягко кладя руку на мое плечо. – Я знаю, ты расстроена всем, что случилось между мной и твоим папой. Что бы там ни было, это не потому, что мы утратили любовь друг к другу. На самом деле, когда мы последний раз занимались сексом…
– Фу, нет, прекрати сейчас же! – Я заткнула пальцами уши. – Я тебя не слушаю! Убирайся!
Есть в нашем доме что-то такое, что заставляет меня каждый раз заново почувствовать себя девчонкой. И не в хорошем смысле.
– Берегись, – заметила мама, оборачиваясь, чтобы бросить на меня взгляд. – Будешь долго ходить с таким выражением лица – и оно к тебе прилипнет. Навсегда.
Понедельник, 8 мая
Опаздываю и вспотела, как… как кто-то, кто ужасно вспотел. К счастью, у меня в столе валялись кое-какие отельные туалетные принадлежности из прошлой жизни, так что я прихватила их с собой в театр. Вернулась в женскую костюмерную из душа, вытираясь на ходу. Моя одежда лежала на скамейке. Я натянула трусы и завернула волосы в тюрбан из полотенца. Ищу лифчик. Лифчика нет.
Метнулась к шкафчику. Перебрала трусики и носки. Нет лифчика, нет! Куда он, дьявол, мог подеваться?!
Ах, ну да! Конечно! Я натянула мешковатый топ и пошлепала в зеленую комнату, где семнадцатилетняя звезда постановки К. восседала, окруженная мужчинами (то есть своей естественной свитой).
– К., милая, я должна тебя кое о чем спросить… – проговорила я, пытаясь незаметно указать ей на коридор, где мы могли бы поговорить наедине.
– Да, пожалуйста, – сказала она, одарив меня взглядом, из которого было ясно, что она и не подумает выходить из комнаты, чтобы не лишиться возможности быть центром внимания Острова Мужчин.
Что ж, отлично, она сама напросилась.
– На тебе мой лифчик?!
Мальчишки ахнули:
– У вас что, и вправду один размер?!
– Я хочу посмотреть! Предъявите сиськи!
– Давайте-ка ее подержим! – И с этими словами верещащую К. прижали к столу, а я задрала наверх спинку ее блузки. Черное кружево, эластичный леопардовый принт – ну да, она таки сперла лифчик. Корова! Парни обернулись было ко мне, но тут их энтузиазм поугас: должно быть, по грозовому выражению моего лица было ясно, что со мной такие шутки ни в коем разе не пройдут.
– Да ладно, не может быть, чтобы ты все это затеяла и не дала нам хотя бы посмотреть, как вы ими обратно поменяетесь! – протараторил высокий веснушчатый юнец.
– Не дождешься! – прорычала К. и потащила меня обратно в костюмерную.
Среда, 10 мая
Ирония – это клеймо эпохи постмодерна. Еще одно клеймо этой эпохи – люди, сыплющие впечатляющими словечками, даже не зная правил их применения. Например, когда нужно говорить слово «верный» вместо «правильный». «Личность» вместо «персона». И, разумеется, никому не удается точно определить, что именно составляет истинную иронию: за нее выдаются лишь несколько случайных и неудачных смысловых связей.
Ирония – это телефонное собеседование по поводу работы, которую ты хотела последние полгода, происходящее в то самое утро, когда ты решила, что большее ее не хочешь.
Давайте я расскажу вам об иронии. Ирония – это телефонное собеседование по поводу работы, которую ты хотела последние полгода, происходящее в то самое утро, когда ты решила, что большее ее не хочешь.
Четверг, 11 мая
– Так вот, говорю я ей, только если ты сделаешь нам минетик…
Гомон умолк, когда я вошла. Веснушчатый парень, который всего пару мгновений назад целиком владел вниманием кучки своих приятелей, залился яркой пунцовой краской.
– Ну вот что, если вам так уж надо говорить о девушках в подобном тоне, приберегите это на потом, когда будете не в смешанной компании, – сказала я и поморщилась. – Уверена, вы пока еще не выучили новую сцену, так почему бы вам, ребятки, не потренироваться?
Парни молча пошаркали к сцене, один или двое оглядывались на меня на ходу.
Я задумалась: интересно, разговаривают ли они так в присутствии родителей? Безусловно, в моем прошлом доля шлепков и щекотки – или, если соблюдать историческую точность, писсинга и порки кнутом – была выше среднестатистической. Но мне и в страшном сне не приснилось бы более-менее развернуто посвящать в это свою семью, даже если бы я никогда не была проституткой. Мои родители были достаточно либеральны, но в установлении правил поведения тверды. И, черт возьми, просто есть на свете кое-какие границы, которые не до́лжно нарушать. И одна из этих границ – не позволять своим детям выражаться так, как выражаются редакторы «Форума «Пентхауса».
И не потому, что подросткам не следует экспериментировать. Вовсе нет! Нет, я полагаю, что это одна из привилегий юности: скрывать кое-что – да что угодно – от взрослых. Для некоторых ребят это курение, для других – прогуливание уроков. Для меня это был секс. Но даже это началось не раньше, чем мне исполнилось шестнадцать. У меня такое чувство, что нынешние родители только что не выставляют ведерко с презервативами у дверей спален своих четырнадцатилетних отпрысков.
Когда все позволено, как они вообще смогут оценить трепет запретного?
Пятница, 12 мая
Официально заявляю: я должна прекратить слушать «Радио-4» по утрам.
Всю свою жизнь я была заядлой слушательницей, но думаю, что моя нынешняя одержимость началась примерно в то время, когда Англия в последний раз завоевала «Пепел»[75]. У мамы А4 был древний длинноволновый приемник, который зачах без любви и ласки, так что мы купили ему новые батарейки, вытащили его в солнечный садик и наслаждались самой английской из всех побед: убегали на трясущихся ногах в исторические книжки, а не занимались саморекламой проявления мастерства.
В общем, с тех самых пор я держала этот приемник на втором этаже и слушала его по утрам, принимая душ и чистя зубы. Поскольку он не в состоянии после поиска других радиостанций удержать необходимую волну и начинает трещать, стоит только коснуться рукояток (хмм, тут должна быть подозрительная аналогия с мужчинами, но что мне в том?), я оставила его на волне «Радио-4». Это означает, что несколько раз в год меня вместо «доброго утра» балуют крикетом, скажем, из Новой Зеландии; в остальные дни года это программа «Сегодня» с Джоном Хамфрисом и его приятелями.
