обрела свободу и от нее ждала счастья.
– Сделала ли она вас счастливой?
– Она сделала меня менее несчастной. И еще о стольком надо подумать! У меня сын и дочь, мистер Брон.
– Вашу дочь я могу любить как собственную. И думаю, свидетельство моей преданности, что ради вас я готов встретить любые неприятности, какие могут произойти в дальнейшей карьере вашего сына.
– Мистер Брон, я люблю его больше – всегда буду любить больше – всего на свете.
Эти слова имели целью охладить пыл влюбленного, но тот, возможно, подумал, что в случае его успеха время может изменить высказанные чувства.
– Мистер Брон, – продолжала леди Карбери, – сейчас я так взволнована, что вам лучше меня оставить. И час очень поздний. Слуга ждет и удивляется, что вы задержались. Уже почти два.
– Когда я могу надеяться на ответ?
– Я не заставлю вас ждать. Напишу почти сразу. Напишу вам… завтра… или послезавтра, в четверг. Наверное, мне следовало иметь в запасе ответ, но я так изумлена, что у меня нет его наготове.
Мистер Брон взял ее руку и поцеловал, затем вышел без единого слова.
Когда он собирался открыть парадную дверь, с другой стороны повернулся ключ, и сэр Феликс, вернувшийся из клуба, вошел в дом своей матери. Молодой человек со смесью удивления и наглости глянул мистеру Брону в лицо.
– Здрасьте, старина, – сказал он. – Поздноватенько вы, а?
Сэр Феликс был сильно навеселе, и мистер Брон, видя его состояние, молча вышел на улицу. Леди Карбери по-прежнему стояла в гостиной, ошеломленная разыгравшейся сценой, когда на лестнице раздались тяжелые шаги ее сына. Она не могла не пойти к нему.
– Феликс, – сказала мать, – отчего ты входишь с таким шумом?
– Шумом! Скажешь тоже! – заплетающимся языком ответил сэр Феликс. – По-моему, я очень рано. Твои гости только ушли. Я встретил в дверях этого твоего редактора, который говорит, что не Браун. Вот дубина! Ладно, матушка, со мной все хорошо.
И он, шатаясь, поднялся в спальню, а мать пошла глянуть, что он по крайней мере аккуратно поставил свечу и кроватный полог не загорится.
Мистера Брона по пути в редакцию одолевали сомнения, как всякого, кто совершил то, от чего в последние дни и недели почти решил отказаться. Зрелище, представшее ему в дверях, когда он выходил от дамы своего сердца, дало этим сомнениям новую пищу. Что может быть хуже неисправимого сына-пьяницы? Такую беду, коли уж она приключилась, человек вынужден сносить, но для чего в немолодые годы без нужды взваливать на себя ужасное бремя? А женщина так привязана к этому щенку! Следом прихлынули тысячи других мыслей. По душе ли ему будет новая жизнь? Придется завести новый дом и новый распорядок, подчинить себя женской руке, привыкать к новым развлечениям. И что он получит взамен? В леди Карбери ему нравились красота и ум, а поскольку она ему льстила, нравились ее беседы. Он не вчера родился и мог бы не поддаваться на такие чары. Сейчас, идя по городу, мистер Брон почти жалел, что поддался. Вновь и вновь он подкреплял себя воспоминаниями о ее красоте. Новая жизнь, говорил себе мистер Брон, будет приятнее старой, пусть и не такой свободной. Он старался смотреть в будущее с надеждой, но тут же снова вспоминал пьяного молодого баронета.
К добру или к худу, шаг был сделан, пути назад отрезаны. Мистеру Брону не приходило в голову, что дама может ему отказать. Весь его жизненный опыт говорил, что она ответит согласием. Города, просящие время на раздумья, всегда сдаются. Дамы в сомнениях разрешают их единственным образом. Разумеется, она скажет «да», и, разумеется, он не отступит от своего слова. Шагая в сторону редакции, мистер Брон старался себя поздравить, однако в его самоуспокоении оставалась капля дегтя, мрачившая мысли о будущем.
Леди Карбери, заглянув в комнату сына, ушла в спальню и почти всю ночь просидела в раздумьях. За эти часы она, возможно, стала лучше, поскольку впервые за долгие годы меньше думала о себе. Мистеру Брону их брак счастья не принесет – и леди Карбери среди всех своих неприятностей пыталась думать о нем. Хотя она частенько упивалась торжеством, внушая себе, что ее Феликс станет богачом, материнской гордостью, человеком, чьего общества все станут искать, в глубине души леди Карбери знала, как велика опасность, и в воображении явственно рисовала себе грядущую катастрофу. Он скатится на дно и утянет ее за собой. И в какой бы канаве он ни оказался, мать знала, что, замужняя или одинокая, она последует за ним. Как бы ни убеждал разум отказаться от сына, сердце возьмет верх. Одному лишь Феликсу она не могла противиться. Во всем остальном она умела ловчить, исхитряться, лицемерить, умела побороть свои чувства и сражаться со всем миром, смеяться над иллюзиями и говорить себе, что страсти и предпочтения – лишь полезные орудия. Однако любовь к сыну была сильнее ее – и она это знала. А коли так, разве она вправе связать себя с другим человеком?
И ее свобода! Даже если Феликс доведет ее до полной нищеты, она все равно останется свободной. Случись худшее, она готова снести жизнь совершенно без средств, лишь на то, что будет зарабатывать сама. Феликс по-своему тиран, но он не станет указывать ей, что делать. Само по себе повторение брачных обетов ее не привлекало. Что она может полюбить мистера Брона, радоваться его ласкам, быть счастливой просто оттого, что он рядом, – таких романтических фантазий у нее не возникло даже на мгновение. Что этот брак принесет ей и Феликсу – и мистеру Брону в связи с ней и с Феликсом? Если Феликс скатится на дно, мистеру Брону не нужна будет такая жена. А если вместо дна Феликса ждут заоблачные выси, если он станет блистательным украшением столицы, ни ему, ни ей не нужен будет мистер Брон. Из таких соображений она исходила, пытаясь принять решение.
Дочь в ночных раздумьях леди Карбери почти не фигурировала. Для Гетты есть замечательный дом, если только Гетта соблаговолит его принять. Почему Гетта не выйдет за своего кузена Роджера Карбери и не избавит мать от хлопот? Разумеется, Гетта до замужества должна жить там же, где мать, однако будущее Гетты настолько в ее руках, что мать не считала нужным в столь важном вопросе учитывать предрасположенности дочери.
Впрочем, если она согласится выйти за мистера Брона, Гетте надо будет сказать, и чем раньше, тем лучше. В ту ночь леди Карбери так и не приняла решения. Вновь и