вновь она говорила себе, что не выйдет за мистера Брона, и тут же мысль о надежном доме и всемогуществе редактора популярной утренней газеты заставляла ее усомниться в правильности своего выбора. Однако она себя не уговорила и, ложась спать, по-прежнему возвращалась мыслями то к одному, то к другому варианту. За завтраком она с деланым безразличием задала вопрос о человеке, который, возможно, станет ее мужем.
– Гетта, тебе нравится мистер Брон?
– Да… скорее, да. Он мне не особо интересен. А почему ты спросила, маменька?
– Потому что из всех лондонских знакомых он один по-настоящему ко мне добр.
– Мне кажется, он любит, чтобы все было по его вкусу.
– Отчего бы ему этого не любить?
– Мне в нем видится некая свойственная лондонцам спесь – как будто все сказанное им лишь пустая вежливость.
– Не понимаю, Гетта, чего ты ждешь, когда говоришь о… лондонцах? Почему лондонцам быть хуже других? По-моему, мистер Брон очень мил и предупредителен. Но если мне кто-нибудь нравится, ты всегда его принижаешь. Тебе все плохи, кроме мистера Монтегю.
– Маменька, это обидно и несправедливо. Я никогда без крайней надобности не упоминаю мистера Монтегю и не заговорила бы о мистере Броне, если бы не твой вопрос.
Глава XXXII. Леди Монограм
Джорджиана Лонгстафф жила у Мельмоттов уже две недели, и ее виды на лондонский сезон были все так же неутешительны. Брат к ней больше не заходил, семейство в Кавершеме, насколько она могла судить, оставило гневные выпады Долли без внимания. Два раза в неделю ей приходило холодное, скучное письмо от матери – такими были все письма леди Помоны дочери, когда та где-нибудь гостила. Джорджиана в ответ заполняла листы описаниями светских событий, приправляя их скандальными новостями – и потому, что маменьку они развлекут, и ради собственного удовольствия все это пересказывать, – так, будто ее жизнь в Лондоне вполне безоблачна. Мельмоттов она почти не упоминала. Джорджиана не говорила, что Мельмотты возят ее в дома, где она стремится побывать, – это было бы прямой ложью, но и свое разочарование держала при себе. Она сама решила поехать к Мельмоттам и не могла сознаться в ошибке. «Надеюсь, они к тебе добры», – писала леди Помона в каждом письме, однако Джорджиана не отвечала матери, добры к ней Мельмотты или нет.
По правде сказать, ее «сезон» получился очень тоскливым. Никогда еще ей не доводилось жить в такой обстановке. Дом на Брутон-стрит, пусть мрачноватый, был несравненно уютнее роскошного особняка на Гровенор-сквер. Там имелись книги, и безделушки, и все те тысячи мелких домашних богов, что скапливаются за годы, мало-помалу приноравливаясь к хозяйским вкусам. На Гровенор-сквер не было ларов – ни безделушек, ни книг, ничего, кроме золота и пышности, помады, пудры и спеси. Жизнь Лонгстаффов нельзя было назвать легкой, естественной или умственной, однако жизнь Мельмоттов была невыносима даже для девицы Лонгстафф. Джорджиана, впрочем, заранее приготовилась страдать и ради своих целей могла вытерпеть многое. Согласившись поехать даже и к Мельмоттам, лишь бы не остаться в Кавершеме, она приготовилась к мучительным испытаниям. Если бы в полдень она каталась по парку в желаемом обществе, а полночь встречала в модных домах, она бы не роптала на остальное. Но все вышло иначе. Лошадь у нее была, но не было приличных спутников. Прежде Джорджиана каталась с кем-нибудь из девиц Примеро; их сопровождал Примеро-старший, или брат Примеро, или ее собственный отец. И стоило выехать в парк, ее окружала стайка молодых людей. Не так уж интересно ездить по кругу с одними и теми же спутниками, лишь изредка вяло обмениваясь несколькими словами, однако то было принятое времяпрепровождение, и Джорджиану оно устраивало. Теперь ей с трудом удавалось добыть хоть одного кавалера сообразно требованиям общества. Даже Пенелопа Примеро ее третировала – Пенелопа, до которой она, Джорджиана Лонгстафф, раньше еле-еле снисходила. Ей разрешали присоединиться к ним, только когда девиц сопровождал старый Примеро, да и то об этом пришлось умолять как об одолжении.
Хуже всего были вечера. Джорджиана могла ездить лишь туда, куда ездила мадам Мельмотт, а мадам Мельмотт больше любила принимать гостей у себя, чем выезжать в свет. Те же, кого она принимала у себя, были Джорджиане антипатичны. Она даже не знала, кто они, откуда взялись и чем занимаются; они были для нее такими же чужими, как лавочники из городков возле Кавершема. Джорджиана молча высиживала эти вечера, дивясь глубине человеческой вульгарности. Иногда ее вывозили, и тогда она бывала в домах настоящей знати. Две герцогини и маркиза Олд-Рики принимали мадам Мельмотт, и для нее были открыты садовые приемы особ королевской крови. Также Мельмоттам удалось попасть на некоторые из самых грандиозных раутов сезона, которые давались в честь заезжих августейших лиц. Во всех этих случаях мисс Лонгстафф наблюдала бой за приглашения – иногда он заканчивался провалом, но иногда – победой. Даже торг, осуществлявшийся через лорда Альфреда и его могущественную сестру, отчасти проходил у нее на глазах. В Лондоне ждали китайского императора. Сочли уместным, чтобы какое-нибудь частное нетитулованное лицо дало в честь императора обед, дабы тот увидел, как живут английские коммерсанты. Мистера Мельмотта выбрали с условием, что он потратит на банкет десять тысяч фунтов. В уплату за свои расходы он вместе с семьей мог посетить празднество в честь императора в Виндзорском парке. От всех этих благ перепадала доля и Джорджиане, однако она являлась на приемы не как Лонгстафф, а как Мельмотт, и хотя видела иногда старых друзей, не была в их кругу. Она постоянно входила за мадам Мельмотт, так что уже ненавидела ее платья и очертания спины.
Джорджиана прямо сказала отцу и матери, что должна быть летом в Лондоне, дабы искать мужа. Она без колебаний объявила свою цель, и цель эта, как и средства для ее достижения, казалась тогда вполне разумной. Ей требовалось устроить свою жизнь. Когда-то она наметила себе выйти замуж за лорда, но лорды попадаются не так часто. Сама Джорджиана была не очень высокородна, не очень богато одарена, не очень мила, не очень приятна и не имела состояния. Она давно решила, что обойдется без лорда, однако ей нужен был жених определенного разряда – владелец поместья с достаточным доходом, чтобы ежегодно вывозить ее в Лондон, джентльмен и, возможно, член парламента. А главное – он должен принадлежать к хорошему кругу. Джорджиана готова была скорее вечно продолжать свои усилия, чем выйти за какого-нибудь сельского Уитстейбла, как собиралась ее сестра. И эта единственная цель,
