как инцидент был исчерпан, ко всеобщему удовольствию, жизнь при дворе пошла своим чередом, утром месса, потом государственные дела, потом обедня, потом обед, потом ужин, потом вечеря. Часто ужин был заменяем вечерней мессой по просьбе короля. Этот распорядок был, изредка нарушаем турнирами или выступлением трубадуров. Двор осенью 1236 года находился еще в Компьени, когда случилось событие, изменившее жизнь Элеоноры дамы д. Альбре.
Понс Де Виламур, приглашённый ко двору на очередную тяжбу с домом Фуа, попросил королеву о соизволении поговорить с её племянницей о судьбе вверенных ей господом подданных. Получив разрешение, он провел в беседе с ней около часа. Тема беседы или точнее разговора была следующая.– «Налоги и Повинности вольных жителей паррокий Андорры в пользу Камино». Прелат мягко увещевал прекрасную госпожу в необходимости увеличения налогов и сбора их в серебряной монете. Как правило, сюзерены тех времен не всегда правильно разбирались в вопросах политэкономии и часто отдавали на откуп налоги, и свои привилегии, о чем позже жалели. Но в этом случае владетельная госпожа не вняла увещеваниям прелата, как потом он сказал,– «гласу божественной мудрости об устроение мирских дел». И отказалась на отрез повышать налоги, и собирать их в серебре, взамен она настоятельно рекомендовала ввести общие работы для всех граждан Андорры для починки дорог и мостов через ручьи.
Причем мосты через ручьи делать только таких размеров, чтобы несколько гружёных ослов могли пройти за раз по ним. С этим прелату пришлось согласиться и он, отправляясь по его словам возблагодарить господа, за мудрость правительницы (да именно так!!!) Камино, что бы как – то скрыть своё поражение в переговорах, словно по неосторожности обмолвился о том, что король сейчас принимает послов от пресвитера Иоанна. А представляет ему их, ей известный Кеннет Мейнард тан Халтон Кавдорский эрл Ранкорн, и что она может пройти с ним в залу для приемов, куда она бы не прошла бы, никогда без королевы матери. Бровки разлетайки удивлённо вскинулись вверх, словно крылья ласточки и хранительница Камино приклонила колени в знак благодарности. Она все-таки была молодой женщиной и как все женщины любопытна. Учтиво подав даме руку, прелат повел её в большую залу, специально отведённую для заседаний королевского совета. Большая зала отличалась от других покоев не только своими размерами, но и тем, что была побелена. Для писцов были устроены специальные места на балконах связанных между собой деревянными галереями. На одну из таких галерей прелат и препроводил хранительницу Камино. Забыв поблагодарить сопровождающее лицо, Эля с любопытством стала рассматривать разыгрываемое перед её глазами государственной важности действо. Ни король, ни рыцарь разбившей ей сердце, не привлекли её внимание, она их видела не однократно, и увидит ещё, никуда они не денутся из своего королевства, а вот послы пресвитера это другое дело, они могут уехать и никогда не вернуться более. Поэтому она рассматривала их с вниманием и интересом. Она более оживилась, когда стали приносить подарки королю и читать послание. Впрочем, на само послание она не обратила внимания, так как все они были, по её мнению, одинаковы. Все послания говорили о мире, но почему-то вели к войне. Вот подарки другое дело, красивая вещь говорит только о своей красоте и, ну, и еще о вкусе хозяйки. Ей очень понравился кожаный футляр для послания из тесненной кожи. Такие она видела у себя на родине, когда мавры приходили мириться с синьорами или наоборот, когда синьоры приходили мириться к маврам. В таких футлярах, как правило, хранились написанные на шёлке клятвы верности. Несколько штук шёлка зеленого цвета и византийской работы ночная рубашка, так же заслужили её благосклонного взора. Потом она внимательно осмотрела все посольство, – «ничего нового», отметила она про себя. И лишь когда луч солнца освятил лицо главного посла, стоявшего неподалёку от короля, она осознала, что ничего более красивого, она в жизни не видела. У Эли вдруг занемели ноги, она вынуждена была опереться на перила, и только через минут двадцать смогла перевести взгляд на короля.
Аудиенция к этому времени уже заканчивалась, король, сидя на кресле изображавшему трон, внимательно слушая монаха переводившего его ответную речь послу. Наконец переводчик поклонился, давая тем самым поить, что король кончил говорить. Посол, подождав приличествующее количество минут его сану, сказал в ответ, что-то по гречески. Эля невольно вся напряглась, что бы услышать его голос. Он, показался ей довольно приятным, но с сильными ударениями,– хай, эй, как в слове, – Экклесия, – церковь. (Он произнёс как ХАЙклессиЭЙ)
Переводчик перевел слова посла,
– Мы христиане, дети одной матери и, как дети бываем разные, но мы все чтим свою мать.
Эля чуть не упала.
– Он не только красив, он христианин,– подумала она, перед тем, как впасть в какое-то странное, сладостное состояние – полузабытья.
Эля пришла себя только в городской церкви возле алтаря, стоя на коленях и молившись деве Марии. Как она туда попала, она не могла вспомнить, да и не хотела. Она молилась только об одном, – О благодарности Деве за возможность предстать перед своим возлюбленным. После службы она пришла в свои покои и принялась мечтать о своем счастье, и о Божьем промысле, приславшем ей семейное счастье. Что родит она четверых или троих, ему своему избранному, и будет ему верна, даже тогда, когда он попадет в опалу. В том, что её избранник обязательно попадёт в опалу и подвергнется смертельной опасности, она не сомневалась. Такой красивый и заметный, конечно он будет возбуждать зависть тупых и глупых вассалов. И они его оклевещут, и она поедет с ним на край света, и будет его беречь. На грешную землю в грешную жизнь её вернул настойчивый стук в дверь и голос старшей кастелянши,
– Сударыня, вас госпожа ждёт на утреннюю службу.
Элеонора приоткрыла дверь, только лишь настолько и для того лишь только, чтобы приказать кастелянше принести кувшин холодной воды и среднюю кадушку, а так же две простыни. Затем она сама открыла ставни, утренний мягкий свет наполнил комнату, рассеяв предрассветный полумрак. Несмотря на тяжесть, кованый ларец был выдвинут единолично Элеонорой на середину комнаты и открыт. Им обычно управлялись две служанки, так как для одной это было довольно тяжёлое дело. Она быстро выложила платья из ларя и каждое положило отдельно от другого. Затем она начала придирчиво осматривать нижнее бельё – по существу это те же платья, но только без меховой оторочки, и которые были расшиты только в тех местах, которые были разрешены к показу в церкви, в приличествующие дни,
