в отказ пойти. А зачем мне отказываться? С царской протекцией карьера светит, если не спиться как Комиссаров. Вот смеху будет, если обгоню в чинах барина и стану повыше. Начальником! Приходят ко мне Пушкин и Безобразов, стоят навытяжку. Ждут. А лакей вопрошает, мол, прикажете принять? Буду звать его Хлестаков. Смешно, да. Но реально! Дело моё политическое, вал высочайшего благоволения обеспечен. Покушался кто-то из своих, из дворян. Неудивительно. Они тем каждое царствование занимаются. Природа и порода таковы. А спас мужик простой, что означает любовь народа. О том вся страна знать будет, в каждом медвежьем углу говорить станут как задумали плохие бояре царя-батюшку извести, да русский мужик не позволил. Здесь такие плоды собрать можно, что и моей фантазии не хватит. А для плодов сих удобрение надобно, в виде награды царской, о том тоже везде говорить будут. Не может царь и тени мелочности здесь позволить. Народ не поймёт. В представлении люда простого награда царская это такое, что ни один другой человек на земле не сможет большего. Когда от сердца. Да и не мелочен Николай. Чего нет, того нет. Но и не порывист как отец его был. Фельдмаршалом не сделает. Но ласки будет предостаточно. Звание даст, пенсию или ренту пожизненную, особняк, назовёт другом и будет звать чай пить с баранками. Водить будет перед сановниками за ручку, как обезьянку смышленую. Смотрите люди добрые на моего спасителя, учитесь уму. Был холоп, а стал важной птицей. На ус мотайте. Люди добрые намотают, что уж там. Приглашать станут наперебой везде и всюду. Куда там стихам, то пшик. Эфир. А царское благоволение весомей будет. Потому - водки ему, или вина. Пей, мужичина, да весели нас во хмелю. Наивные. Куда им до Долли...".
"Долли...Что-то часто на ум приходить стала. Все чаще и чаще. Это плохо. Кабаки да бабы доведут до цугундера, как говорил один опытный дядя. Неужто зацепила? Меня? Да, зацепила, зачем себя обманывать. Чем - непонятно. Значит, действительно дело печально. Почему печально, кстати? Где я и где она? По самоощущению я выше, понятно, но то такое. Впрочем, сейчас могу подняться. Национальный герой! Но она замужем за старым австрийцем. Дипломат, значит хитрый лис. Интересно, во всей происходящей кругом катавасии, австрияки её при делах? Такой банкет и без цезарцев, как до сих пор их называют? Странно."
"Нет, действительно холодно. Заболеть только нехватает. Лечиться здесь нечем кроме подорожника, бани и водки. Как до сих пор не подхватил никакой дряни - сам не понимаю. Скорей бы Сергеевич вышел. Задубею."
Превращаться в ледяную статую Степан не желал, почему извлёк из-за пазухи красивую серебряную флягу с водкой, из тех товаров что были выкуплены у Геккерна, и употребил часть содержимого по назначению.
"Если он выйдет, Сергеевич, - продолжил мужик отвлекать себя рассуждениями, - что вообще не факт. От этих господ ожидать можно чего угодно. Я тут стою, мечтаю, а его там уже на части режут, например. Они могут. Что такое "господа" в этом времени я уже понял, не дурак. Им государя шарфом удавить и ногами забить не проблема, коли мешает. Или подстрелить средь бела дня. Тем более кто и что им какой-то Пушкин? Но не должны, если логически думать. Не та фигура. Да и свой. Зачем тогда звать? А валить всех "околостоящих" пока ещё не принято. Эпоха высокой культуры!"
Степан вновь приложился к фляге. Хмель не брал на морозе, но ощущение тепла было приятно. Мысли его потекли в сторону всего происходящего за последние сутки. Сейчас он остро жалел, что не мог покинуть все это время барина и потому испытывал дефицит информации. Что в городе погромы он понял, как понял бы любой другой человек на его месте, обладающий слухом и зрением, но не вполне представлял масштаб событий. Это раздражало. Степан чуял, что дело серьёзно, но насколько? Чем заняты его люди? В порядке ли лавки? Можно ли поживиться на этом бедствии? В последнем он был уверен, надеясь, что ещё успеет. Если беспорядки достаточно велики, значит награблено немало. А где разбой, там и сбыт, подчас за бесценок. Можно неплохо навариться.
"Не о том думаешь, - одернул он себя, - здесь и своя голова может висеть на нитке. Все планы пошли прахом. Или не все? Во всяком случае, требуется сесть и обдумать. Пока только следить остаётся, да плыть по течению. Вот так вот! Считал себя самым умным, заранее знающим, а оказалось, что роль своей личности в истории несколько преувеличена. Обидно дураком себя чувствовать. Словно пришел на спектакль, а там у режиссера "свое новое видение". Но да ничего, ещё посмотрим кто лучший режиссер."
***
Обер-полицмейстер говорил себе после, что не испытывал подобного волнения со времен Бородино и взятия Парижа. Сергей Александрович лукавил. На деле, он никогда не волновался столь сильно. Бородино и Париж были в юности, когда смерть не страшила, а жизнь представлялась не стоившей ничего. Два десятилетия спустя все виделось в ином положении. Риск "потерять" годы беспорочной службы (подобно любому человеку чья карьера развивается только вверх, Кокошкин был уверен в безупречности своего послужного списка) давил его.
- Внутрь пойду я сам! - объявил он жандармским офицерам. - Если спустя час я не выйду, штурмуйте здание.
- Помилуйте, Сергей Александрович, - возразил старший за ним по званию, - стоит ли рисковать?
- Рисковать? Вы полагаете, что здесь есть какой-либо риск? В среде лучших людей империи? В чем же он по вашему заключается? - Полицмейстер скрывал за насмешкой смущение.
- Риск существует всегда, ваше высокопревосходительство, - с равнодушным упрямством отвечал жандарм, - здесь он хотя бы в том, что эти "лучшие люди империи" наверняка оскорбятся вашему стремлению провести следствие.
- Они тем более оскорбятся, зайти мы туда все разом, - заметил Кокошкин, - напротив, явление моё в одиночестве должно быть понято как уважение к присутствующим. Вы же, голубчик, разделитель на две команды и перекройте оба выхода.
Жандарм понял, что генерал прав. Уступать, однако, не хотелось.
- Головой рискуете, Сергей Александрович. Здесь ведь наподобие храма. Простите за сравнение.
- Ничего, тем более вы правы. Но я так решил. Иду один и будь что будет. Но если через час я не выйду...
- Всё понял, Сергей Александрович. Бог вам в помощь.
Жандарм отошёл от полицмейстера, занявшись распределением людей. Всего их было около трехсот. Кроме непосредственно жандармов, Бенкендорф смог найти подкрепление в виде инвалидных команд
