Цзю остановился в недавно построенной, удостоившейся чести попасть в Книгу рекордов Гиннесса из-за своей дороговизны гостинице на Воробьевых горах. В необычной архитектуры гостинице, напоминающей падающую на Москву-реку и Лужники черную стеклянную волну, он снял самые дорогие апартаменты — пентхауз с бассейном, зимним садом и видом на днем и ночью горящие золотом купола одетого в белый мрамор, как врач в халат, храма Христа Спасителя. По распоряжению мэра Москвы кресты на куполах выложили уникальными светящимися искусственными сапфирами, изготовленными умельцами из российского ВПК для использования в открытом космосе, но — так уж повелось в новой России — в космос не попавшими. Кресты как будто парили, вращаясь, вокруг золотых куполов посреди звезд в черном небе. Это было фантастическое зрелище.
Цзю встретил майора Пухова в белоснежном кимоно и золотой шапочке, как будто тоже хотел быть похожим на храм Христа Спасителя. Под раздвижным потолком в зимнем саду были установлены тарелки спутниковой связи. На столе помещался компьютер с пока что неизвестным в России овальным — квадростереоскопическим — монитором. На скамейке у бассейна зачем-то лежали два старинных самурайских меча: один в черных, другой в белых ножнах. У майора мелькнула дурацкая мысль, что Цзю сейчас предложит ему биться на мечах и снесет с плеч его буйную голову. Майор был уверен, что Цзю снесет ее таким образом, что голова упадет в бассейн и будет плавать там, как поплавок, мяч или странный водяной цветок.
— Как здоровье уважаемого учителя Хамбо? — поинтересовался Пухов, усаживаясь в обитое парчой, инкрустированное речным жемчугом кресло.
— К сожалению, учитель Хамбо нас оставил, — весело (или это только показалось майору) ответил Цзю.
— Что же с ним случилось? — Во время их последней (и, стало быть, единственной) встречи учитель Хамбо производил впечатление здорового и крепкого старика.
— Учитель Хамбо оставил нас добровольно, — ответил Цзю.
— Что побудило уважаемого принять столь печальное для всех нас решение? — У старого оперативника майора Пухова не было ни малейших сомнений, что здесь не обошлось без напоминающего в белоснежном кимоно ангела смерти Константина Цзю.
— Как правило, — посмотрел майору в глаза немигающим гипнотизирующим (ангельским?) взглядом кобры Цзю, — причина у всех одна и та же.
— Вот как? — удивился майор, вспоминая, на «ты» или на «вы» он с Цзю.
Ни к селу ни к городу вдруг встал перед глазами снайпер, которого он снял в брошенном афганском кишлаке с козырька полуразрушенного минарета. Снайпер уложил человек десять, не меньше, прежде чем Пухов подобрался к нему, чуть ли не километр проползя по горячему, как над преисподней, песку, накрывшись заскорузлой, но в цвет песка, верблюжьей попоной. Эти попоны (если под ними ходили верблюдицы) иногда бросали в закутки к перестоявшим верблюдам, и они с ревом использовали попоны, как использовали бы (попадись они им) самих верблюдиц. Когда, наконец, Пухов дополз до нужного места, ему казалось, что попону в очередь истоптали сто, не меньше, исходящих знойной страстью верблюдов. Подойдя к упавшему с минарета снайперу, чтобы, как водится, полюбопытствовать, какого роду-племени человечек и что там у него за душой и в карманах, Пухов обнаружил, что завалил китайца. На «ты», решил майор.
— Не слишком ли ты упрощаешь, Костя?
— Не думаю, — явно симпатизируя майору, улыбнулся Цзю.
Хоть убей, Пухов не мог понять, почему этот таинственный человек ему симпатизирует, тратит на него свое драгоценное (как засвидетельствовал генерал Толстой) время.
— Человек решает уйти, — продолжил Цзю, — когда окончательно теряет уверенность, что мир и, следовательно, его жизнь движутся к совершенству и порядку. Скажу больше, — доверительно наклонился к майору Цзю, — для человека, лишенного ощущения, что мир движется к совершенству и порядку, в сущности, не имеет значения, как уйти из жизни — добровольно или насильственно. Такой человек сам себя ставит вне жизни.
— Но таких людей… большинство, — возразил майор. — Я сам, к примеру, далеко не уверен, что мир движется к совершенству и порядку.
— Я знаю, — кивнул Цзю. — И поэтому хочу тебе кое-что объяснить.
— Дать шанс? — Пухов вновь потусторонним зрением увидел плавающую в бассейне собственную голову.
— Ты сам решишь, использовать его или нет, — сказал Цзю. — Хочу только заметить, что жить с ощущением, что в мире утверждаются порядок и совершенство, несравненно приятнее и продуктивнее, чем с ощущением, что все летит в пропасть, в жопу, — неожиданно употребил народное русское выражение Цзю. — Жить с ощущением совершенства — значит действовать во имя совершенства. Действовать во имя совершенства — значит самому постепенно становиться частицей совершенства. Из жизни уходят потому, что не могут постигнуть формулу смысла жизни. Я только что изложил тебе эту формулу. При этом я ничего от тебя не требую. Я только хочу, чтобы ты подумал.
— О чем?
— О чем? — удивился Цзю. — Мне кажется, я изъясняюсь достаточно ясно. О том, чтобы сделаться частицей порядка и совершенства.
— Но почему именно я? — с тоской спросил майор. — В России много достойных людей, которые спят и видят, как бы им сделаться частицей порядка и совершенства.
— Мы не обсуждаем причины, побуждающие нас останавливать свой выбор на том или ином человеке, — улыбнулся Константин Цзю.
— Но ведь в таком случае мне не из чего выбирать, — сказал майор, — следовательно, не о чем и думать. О чем ты мне предлагаешь подумать, Костя?
— В моем понимании, думать — означает вносить свой личный вклад в дело совершенствования мира. — Цзю определенно заинтересовали космические светящиеся сапфиры на крестах храма Христа Спасителя. Он смотрел на них неотрывно. Наверное, он хочет их купить, подумал Пухов. — Идея совершенства, как компьютерный гиперроман, — сказал Цзю. — Каждый может испытать себя в роли творца. Под словом «подумать», майор, я подразумеваю время, в течение которого ты должен подготовить и представить мне конкретные предложения.
— По дальнейшему усовершенствованию мира? О чем идет речь, Цзю? — начал терять терпение майор. — Наркотики, торговля оружием, бляди, игорный бизнес?
С сожалением оторвавшись от созерцания парящих в ночном воздухе сапфиров, Цзю включил стоявший на окне транзистор. Взволнованный ведущий оповестил слушателей о том, что все московские радиостанции прерывают свои программы для передачи в эфир экстренного сообщения о грандиозном побоище в центре столицы на Кутузовском проспекте. В самой крупной за время существования независимой демократической России бандитской разборке, сообщил ведущий, схлестнулись боевики сильнейшей в Москве дорогомиловской и неустановленной, по всей видимости, иногородней группировок. Поражает жестокость разборки, продолжил ведущий, равно как и количество трупов. К настоящему моменту в морги Москвы доставлено сто семьдесят семь тел. По свидетельству оперативников, речь идет исключительно о боевиках дорогомиловской группировки. Министр внутренних дел правительства Москвы считает, что дорогомиловская преступная группировка фактически уничтожена. Опрошенные очевидцы утверждают, что противники дорогомиловцев использовали легкие боевые вертолеты с ракетами «воздух — земля», стартовавшие с крыш домов на Кутузовском проспекте. У москвичей, наблюдавших за сражением из окон квартир, выходящих окнами на Кутузовский, создалось впечатление, что дорогомиловцев атаковали темнокожие люди определенно азиатской национальности, не понимающие по-русски. Приказом председателя Совета безопасности России для скорейшего расследования инцидента сформирована специальная следственная бригада…
— В русской истории уже было что-то подобное, — выключил транзистор Цзю. — Битва на Калке.
Майор Пухов молчал. Легкие — с ракетами «воздух-земля» — боевые вертолеты, стартующие с крыш домов, — это впечатляло. По сути дела Пухов сейчас разговаривал с человеком, который мог в одночасье, не выходя из гостиницы, не отрывая взгляда от парящих над золотыми куполами среди звезд светящихся сапфировых крестов, сделаться хозяином Москвы и России. В том случае, конечно, если уже (еще?) не сделался.
— Прошу прощения, майор, — взглянул на отсчитывающие секунды электронные часы Цзю, — у меня на сегодня спланировано несколько встреч. Похоже, я выбиваюсь из графика, поэтому буду краток. Современная Россия, увы, далека от совершенства. В ней нет порядка.
Пухов по-прежнему молчал. С этим было трудно спорить.
— Я изучал марксизм, майор, — продолжил Цзю. — Мне понравилась мысль Ленина о звене, ухватившись за которое, можно вытащить всю цепь. Наведение порядка в стране, путь к совершенству начинаются с наведения порядка в преступном мире. Вот то звено, ухватившись за которое, можно вытащить всю цепь. Способ проверен на многих странах. Он весьма эффективен, майор!
