В общем, когда от Тугарина пришла следующая эсэмэска: «Соскучился!!! Асенька хорошая!!! Не молчи!!! Я без тебя жить не могу!!! Когда ты придешь? Ты придешь? Тебе можно позвонить?» — Ася долго обдумывала текст ответа, наконец обдумала и написала: «Да». И стала ждать его звонка. Ожидание было невыносимо долгим — почти две минуты…
— Асенька хорошая, — сипло сказал Тугарин. — Ой, Асенька моя маленькая, ой, как я соскучился, ой, как долго тебя нет, ой, я тебя уже сто лет не видел, ой…
— Чего это вдруг сто лет? — Асе ни с того ни с сего захотелось заплакать, поэтому она сразу заговорила сварливым голосом: — Главное — сто лет!.. Ты намекаешь на то, что я такая старая? И вообще — что у тебя с голосом? Все-таки простудился, да? А я предупреждала!
Она помнила, что голос у Тугарина садился, когда он сильно волновался. Сейчас он волновался очень сильно. Она не хотела, чтобы он волновался так заметно. Или хотела? Да при чем тут «хотела — не хотела»… Эти понятия знакомы только трезвым. А зависимые не умеют хотеть или не хотеть. Они просто ждут дозу. Жаждут. До помрачения рассудка. И Ася жаждала этого сиплого голоса до помрачения рассудка. До помрачения своего трезвого ума. Бывшего трезвого.
— Как хочешь, — сипло сказал Тугарин. — Простудился — так простудился… Когда ты придешь?
Потом она не очень помнила, о чем они говорили. Наверное, о чем-то важном, потому что разговор был долгим. Таким долгим, что батарея в мобильнике села. Разговор прервался на полуслове, и Тугарин тут же позвонил на домашний. Гордо похвастался:
— Это я с дежурного телефона звоню, с сестринского поста. Догадайся, что это значит?
— Это значит, что ты используешь служебное положение в личных целях, — догадалась Ася. — Признайся: тебе хоть стыдно?
— Нет, — признался он. — К тому же я использую не служебное положение, а личное обаяние. Тут весь медперсонал от меня просто без ума… И вообще, это значит, что я уже сам до телефона дохожу. И практически не хромаю. А телефон знаешь как далеко? В самом конце коридора…
Он еще что-то говорил, и Ася что-то говорила, и отвечала на его вопросы, и сама что-то спрашивала… И все время думала о том, что все на нем заживает ну просто как на собаке! Наверняка его выпишут уже через несколько дней, и он уедет. Несколько дней осталось, всего несколько дней… А она сегодня даже не пошла к нему. Где ее профессиональная этика?!
…Четыре дня подряд Ася ходила в больницу к Тугарину. А что при этом он обнимал ее уже всеми двумя руками, а его вечно колючие щеки царапали ее лицо — так это ведь от любой зависимости невозможно отвыкнуть сразу. Вот его выпишут, он уедет — и она отвыкнет.
Его выписали в пятницу, а он ей даже не сказал. Обнимал всеми двумя руками, целовал твердыми горячими губами, говорил смешные и хорошие слова, потом проводил до выхода из отделения, — а сам уже считался выписанным! Забыл. Видите ли. Вечером вспомнил, позвонил:
— Асенька хорошая! А меня сегодня на волю отпустили. Я тебе говорил, нет?
— Нет, — помолчав немножко, чтобы переждать внезапное шевеление холодного комка в солнечном сплетении, ровно сказала Ася. — Поздравляю. Следовательно, завтра мне в больницу идти не нужно. Это хорошо. Как раз картошку собралась сажать. Именно завтра. А то уже двадцатое мая… Сколько тянуть можно? И Светка завтра свободная. И вся родня приедет помогать.
— И я тоже приеду, можно? — заискивающе спросил Тугарин. — Я тоже родня. Мне тетя Фаина все рассказала.
— Так ты же уезжаешь? — Ася почувствовала совершенно безосновательную надежду. — Тебя ведь уже выписали, и ты должен уехать. Или не должен?
— Должен… — Тугарин вздохнул, посопел и нерешительно сказал: — Я успею. Я сначала к тебе приеду. А потом уже уеду.
— Ну, смотри, — очень спокойно согласилась она. Очень спокойно, очень. Почти равнодушно. — Ты адрес знаешь? Господи, чего это я… Забыла, где ты работаешь. Ладно, тогда до завтра. А то мне сейчас с детьми позаниматься надо.
— До завтра, — с готовностью откликнулся Тугарин. — Мне тоже кое-что сделать надо. Асенька хорошая. Спокойной ночи.
Как ни в чем не бывало! Ася обиделась. Вы подумайте — он сначала приедет, а потом уедет! И никаких признаков хотя бы разочарования! До завтра! Спокойной ночи! Как будто так и надо.
А может быть, так и надо? Все наркоманы думают, что от зависимости надо отвыкать постепенно. Осторожно, понемножку снижая дозу… А то, видите ли, ломает. На самом деле надо бросать это дело сразу. И навсегда. Она бросит. Она потерпит. Не наркотик же, в самом-то деле. Значит, от ее трезвого ума и устойчивой психики должно еще кое-что остаться.
Ночь была тяжелая.
Утром тетя Фаина неодобрительно поразглядывала ее, подозрительно спросила:
— Аська, ты чего это такая? Не спала, что ли?
— Спала, — соврала Ася. — Все в порядке… Так, голова что-то болит. Немножко.
— Новое дело! — огорчилась тетя Фаина. — А сейчас народу незнамо сколько припрется! При больной голове чужих терпеть тяжело.
— Тетя Фаина, вы же сами всегда говорите, что чужих у нас нет, — вяло возразила Ася. — Да и голова у меня не так болит, чтобы терпеть тяжело было.
…На самом деле тяжело было. Не легче, чем ночью. Тугарин приехал не один, еще троих привез. Помогать картошку сажать. Эти трое были, конечно, не такие квадратные, как он, но тоже не задохлики. Тетя Фаина, увидев помощников, уважительно бормотнула: «И ведь держит их земля». Даже Светка озабоченно сказала своему мужу:
— Вовка, ты в последнее время какой-то худенький стал… Смотри, я тебя по дружбе предупреждаю: худеть будешь — брошу.
— Да ты чё?! — Вовка откровенно испугался. — Светочка, ты не заметила, что ли? Я ж за месяц почти на пять кило потолстел!
И потом почти весь день Светкин муж всячески демонстрировал свою громадность, даже на время полевых работ разделся до пояса. Трое приехавших вместе с Тугариным трогали Вовкины бицепсы и уважительно качали головами. Светка повеселела.
Да и все веселились, кто во что горазд. Вовке и тугаринской команде картошку сажать было развлечением. Не работа, а сон в летнюю ночь. А Митька вовсю наслаждался ролью главного агронома. Командовал, показывал, подсказывал, что и как надо делать. А эти дядьки слушались! Конечно кайф. А Светка с тетей Фаиной развлекались приготовлением обеда для всей этой толпы, по ходу дела обсуждая вопрос самоокупаемости: это сколько же мужик должен зарабатывать, чтобы ему на кормежку хватило?.. Тугарин развлекался, общаясь с детьми. Что-то они ему рассказывали — и он хохотал, потом он им что-то рассказывал — и они хохотали. Даже Соня смеялась, вот как. А Асе пришлось развлекаться, принимая самостийных пациентов, страдающих соринкой в глазу. Сегодня они шли один за другим, как сговорившись. Семь человек за два с половиной часа. Так что ей не пришлось участвовать ни в совершении общих трудовых подвигов, ни в общих разговорах, ни в общем веселье. В общем обеде, правда, поучаствовала. Недолго. Очень кстати пришли еще два самостийных пациента, так что она с облегчением бросила общий обед, общие разговоры и общее веселье, извинилась и пошла заниматься привычным делом. Привычное дело требовало трезвости ума и устойчивости психики. В общем — вгоняло в привычные рамки. Трудотерапия. Один из методов в комплексе лечения от любой зависимости.
