Что, согласно загадочным и скрываемым легендам, на которые она ссылалась, они сделали. Они не заботились о том, что большая их часть будет уничтожена вместе с нашим родом; самая цель их существования была разорять и уничтожать нас, и если полное выполнение их цели вело к их собственной немедленной смерти, они все равно были бессильны изменить свой жребий. Ракеты были запущены. Города были обращены в прах. От запуска не удержали ни одну ракету, ни одну бомбу. Взорвалось так много тысяч безмерно мощных ядерных средств, что их детонация как-то повлияла на земную кору. Или, может быть, появилось изменение в магнитном поле Земли, повлекшее смещение полюсов, но по какой-то причине по всей земле на это отреагировали линии разлома, они сместились и вызвали землетрясения невообразимой мощи. Тысячи миль полос низинной земли погрузились в море, и волны прилива обрушились на половину каждого континента, и взорвались все вулканы. Этот огненный ад, последовавший за ним ледниковый период и тысячи прошедших лет стерли с лица земли всякий след цивилизации, которая однажды «зажгла» несколько континентов так же ярко, как наша ярмарка зажигает свет на аллее каждый вечер. Гоблинов выжило больше, чем людей, потому что они были крепче, прирожденные бойцы. Те немногие из людей, кто выжил, вернулись в пещеры, вновь скатились в дикость, и по прошествии множества жестоких лет они забыли прежнюю цивилизацию. Хотя гоблины ее не забыли и никогда не забудут. Мы забыли гоблинов, вместе со всем остальным. И в последующие века наши редкие стычки с ними в их демоническом облике послужили источником множества суеверий и бессчетного числа дешевых фильмов ужасов, где действовали способные преображаться сверхчеловеческие существа.
— И вот мы снова вылезли из дерьма, — уныло сказала Райа, — возродили цивилизацию и стали снова обзаводиться средствами для уничтожения мира.
— И в один прекрасный день гоблины нажмут кнопку, если у них будет такая возможность, — закончил я вместо нее.
— Думаю, нажмут, — согласилась она. — На самом деле они уже не такие умелые бойцы, как при прежней цивилизации... их легче одолеть в рукопашной схватке... легче обмануть. Они изменились, как-то эволюционировали из-за того, что прошло так много времени, и из-за всех этих радиоактивных осадков. Радиация сделала многих бесплодными, забрала у них то, что дали первые мутации, вот поэтому они и не одолели мир полностью и не задавили нас численностью. И еще произошло... некоторое смягчение их страсти к разрушению. Насколько я понимаю, многим из них ненавистна мысль об еще одной ядерной войне... по крайней мере, во всемирном масштабе. Видишь ли, они живут подолгу: некоторым из них не меньше полутора тысяч лет, так что от предыдущей катастрофы их отделяет не так много поколений, как нас. Их рассказы о конце света, донесенные предками, для них все еще свежи и реальны. Но хотя большинство из них вполне удовольствовалось бы нынешним раскладом, когда они охотятся и убивают нас, будто мы не что иное, как животные в их личном заповеднике, есть некоторые... некоторые, которые жаждут снова вызвать агонию человечества на ядерном уровне... те, кто считает, что их жребий — стереть нас с лица земли навеки. В ближайшие десять, двадцать или сорок лет одному из этих непременно представится такая возможность, как ты думаешь?
Неотвратимая близость Армагеддона, о котором она рассказала, была такой страшной и подавляющей, что не поддавалась описанию, но в настоящий момент я боялся более близкой смерти. Мое предчувствие и уверенность в неотвратимой опасности превратились в постоянное неприятное давление под черепом, хотя я не мог сказать, откуда придет беда и в какой форме она придет.
Меня слегка тошнило от предчувствия.
Меня бил озноб. Я весь промок от пота и дрожал.
Она отправилась на кухню добавить скотча.
Я встал. Подошел к окну. Выглянул наружу. Ничего не увидел. Вернулся в кресло. Присел на краешек. Мне захотелось закричать. Что-то приближалось...
Она вернулась из кухни с выпивкой и плюхнулась обратно в кресло, по-прежнему отдаляясь от меня, и тогда я спросил ее, все такую же мрачную:
— Как ты узнала про них? Ты должна мне это сказать. Ты что, можешь читать их мысли или что?
— Да.
— Правда?
— Немного.
— Я не могу увидеть в них ничего, кроме... ярости, ненависти.
— Я вижу в них... немного, — сказала Райа. — Не сами их мысли. Но когда копну поглубже, то появляются образы... видения. Думаю, многое из того, что я вижу, — это больше генетическая память... то, о чем многие из них на уровне сознания почти не подозревают. Но если быть честной, больше, чем только это.
— Что? Каким образом — больше? И что там с этими легендами, о которых ты говорила?
Вместо ответа она сказала:
— Я знаю, что ты делал сегодня ночью.
— Хм. Ты о чем? Как ты можешь знать?
— Знаю.
— Но...
— Все это напрасно, Слим.
— В самом деле?
— Их не одолеть.
— Я одолел своего дядю Дентона. Я убил его, пока он не принес еще больше несчастья в мою семью. Мы с Джоэлем остановили шестерых из них этой ночью, а если бы мы этого не сделали, они бы устроили падение чертова колеса. Мы спасли жизнь бог знает скольким простакам.
— И что толку? — спросила она. В ее голосе появилась новая нотка — серьезности, мрачного энтузиазма. — Другие гоблины убьют других простаков. Ты не сможешь спасти мир. Ты рискуешь своей жизнью, счастьем, рассудком — и по большей части твои действия просто оттягивают развязку. Тебе не суждено выиграть войну. В этой долгой схватке наши демоны одолеют нас. Это неизбежно. Это — наш жребий, который мы выбрали для себя очень-очень давно.
Я не понимал, к чему она клонит.
— А какой у нас выбор? Если мы не будем сражаться, не будем защищать себя, наша жизнь не будет иметь смысла. Мы с тобой можем быть раздавлены в любой момент по их прихоти.
Она отставила в сторону свой стакан и скользнула на краешек кресла.
— Есть и другой путь.
— О чем ты?
Ее прекрасные глаза смотрели в мои, ее взгляд обжигал.
— Слим, большинство людей не стоят и плевка.
Я моргнул.
Она продолжала:
— Большинство людей — лжецы, плуты, изменщики, воры, ханжи, как хочешь называй. Они используют и бесчестят друг друга с такой же готовностью, что и гоблины бесчестят нас. Они недостойны того, чтобы их спасать.
— Нет, нет, нет, — возразил я. — Не большинство. Многие из людей не стоят и плевка, согласен, но не большинство, Райа.
— Насколько я знаю, — возразила она, — едва ли хоть один из них лучше гоблина.
— Господи, у тебя же было не как у всех. Эбнеры Кэди и Мэрэли Суины в этом мире определенно составляют меньшинство. Я понимаю, почему ты думаешь не так, как я, но ты же никогда не встречалась с моим папой или мамой, с моими сестрами, с бабушкой. Достоинства в мире больше, чем жестокости. Может, я бы не сказал так неделю назад или даже вчера, но сейчас, когда я слышу такие речи от тебя, у меня уже нет сомнений, что в людях больше добра, чем зла. Потому что... потому что... ну, должно быть больше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
