А может быть, и уйду? Еще недавно Волгу переплывал, ноги крепкие, руки сильные, сердчишко стучит без перебоев. Тюрьма для революционера дело, конечно, предначертанное, но вы еще побегаете за нами. А если все же «не уйду», то надо оставить крепкий и работающий задел.
Время для меня уплотнилось. Мне повезло, и многие из эпизодов моей обычной человеческий жизни я мог бы вспомнить, как очень значительные, впоследствии сыгравшие заметную роль в судьбах нашей страны.
Например, мое твердое решение: несмотря на всяческие слушки и разговорчики, ехать в «запломбированном вагоне» в Россию из Женевы через Германию. Кстати, идея эта принадлежала не мне, как обрадованно затараторили враждебные газеты, а другу моей юности Юлию Мартову. Но все равно, в глазах этих самых газет германский шпион — я. А пусть скажут мне, есть ли хоть одно соперничающее государство, которое не хотело бы любыми силами ослабить своего конкурента? А на чьи деньги, как не на деньги вечно воюющей с Англией Франции велась война молодых северо-американских штатов с Великобританией? Тоже ведь в свое время два вполне респектабельных королевства. Обычная политическая ситуация, когда не гнушаются ничем, чтобы ослабить своего политического противника. Идет война, и Германия, естественно, желая дестабилизировать внутреннюю жизнь России, помогает русским социал-демократам, а если быть еще более точным, большевикам, которые и противники режима, и противники войны. Но ведь кайзер и царь — кузены, милые двоюродные братья! А вот это, вот это человеческое, никакого отношения к политике не имеет. И кстати, подобная «политическая» помощь одного государства оппозиции другого, с которым это «помогающее» государство во вполне добропорядочных дипломатических отношениях, помощь по сути аморальная, будет всегда. И не один режим будет еще сломлен при поддержке вполне респектабельного соседа.
Или моя твердость в определении даты начала проведения октябрьского вооруженного переворота: «История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня, рискуя потерять много завтра, рискуя потерять все». И почему надо скрывать, что это переворот, а не восстание? Важен результат, который принес свободу угнетенным классам и разрушил ненавистный строй. Таких судьбоносных случаев в своей жизни я мог бы насчитать еще и еще, но я все же возвращаюсь в 1895 год.
Сколько же было сделано и задумано именно тогда! В моей памяти хранятся десятки событий, касающихся этого года, которые с позиций сегодняшнего дня кажутся мелкими или не имеющими особого значения. Первый мой опыт с листовками — к рабочим Семенниковского завода и к рабочим фабрики Торнтона. Здесь была апробирована технология сбора материалов и «вопросники», на основе которых эти листовки создавались. Подготовка к выпуску первого номера «Рабочего дела» — это был, пожалуй, мой первый опыт редактирования подпольного издания. Занятия в рабочих кружках — ничтожная мелочь для партийного лидера, но это давало представление о жизни, в дальнейшем помогало видеть читателя будущей «Искры» и знать его насущные проблемы. А еще были беседы с Аксельродом и Плехановым, произошло знакомство тогда же с изумительной женщиной Верой Ивановной Засулич, общение с супругами Лафаргами, первые впечатления от западной жизни и западноевропейской социал-демократии — как это очень скоро все пригодилось, как помогало, поддерживая в тюрьме, а потом и в ссылке! В своей дальнейшей деятельности политика и революционера я потом никогда не испытывал дефицита навыков и конкретных знаний о жизни. Этому я в известной мере обязан петербургскому периоду и 1895 году.
Как обычно и бывает, хотя ареста я ожидал, но арест оказался для меня внезапным. Неожиданно взяли, выследили, я никого не успел предупредить. 8 декабря на квартире у Надежды Константиновны зачитывали вслух готовый к печати номер «Рабочего дела», а на следующий день я уже хлебал тюремные щи. Но здесь уместно все разъяснить по порядку.
Сначала два соображения. Первое: недавно созданный «Союз борьбы за освобождение труда» — он еще так не назывался, название пришло позднее — вернее, руководящая его группа, в которую входил и я, отчетливо понимала необходимость вести конкретную и масштабную работу. Основным элементом ее могла бы стать нелегальная газета. Мы стали искать ходы.
И второе соображение: не следует думать, что отдельные направления и течения политической жизни, о которых учебник рассказывает последовательно, приводя одно за другим, в той же последовательной расстановке существуют и в жизни. Действительность все перемешивает, идет соревнование идей и мнений, все еще только кристаллизуется, противники поддерживают друг друга, друзья соперничают, вчерашние недруги блокируются против вчерашних друзей.
В Петербурге той поры шла именно такая смешанная политическая жизнь. Я это подчеркиваю потому, что, как ни странно, но в момент поисков возможностей к изданию подпольной газеты, руку помощи нам подала петербургская группа народовольцев. У них довольно давно имелась нелегальная типография. Она помещалась, если мне не изменяет память, в частной квартире одного из домов на Крюковом канале. Именно здесь была напечатана осенью моя брошюра «Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах». Название не очень сложное, но для тех, кого штрафуют, актуальное. В дальнейшем типография в нашей среде получила название Лахтинская по месту расположения: Лахта — один из пригородов Петербурга. И вот народовольцы предлагают нам сотрудничество для создания общего органа. Были по традиции оговорены и особые условия этого сотрудничества. С моей точки зрения, сами условия свидетельствовали о некотором колебании народовольцев в сторону социал-демократии. Тенденция, так сказать, устойчивая. Переговоры от имени «Союза борьбы» вел я. Народовольцы, главное, соглашались посвятить этот общий орган задачам пропаганды социалистической конечной цели, агитации за политические и экономические свободы. Мы со своей стороны должны были воздерживаться от критики народовольческих традиций, не поднимать вопроса об отношениях крестьян и рабочих. Народовольцы за скобками оставляли проблему террора, с которой теоретически социал-демократы в это время боролись. Все казалось очень шатко, и переговоры даже при острой нашей нужде друг в друге в любой момент могли сорваться. Но ведь существуют компромиссы и компромиссы. Я же смотрел на этот компромисс весьма спокойно: раз у них есть типография, то они могут иногда и поддиктовывать нам условия, и мы на многое должны соглашаться.
Чтобы осветить характер существовавших в то время отношений между политическими группами, я немножко углублюсь в детали. Между социал-демократами и петербургскими народовольцами было договорено, что газету мы назовем «Рабочее дело». Редактировать ее будут доверенные лица как с одной, так и с другой стороны, народовольцы и социал-демократы. Каждая группа имеет право наложить «вето» на материалы своих контрагентов. В качестве жеста доброй воли народовольцы предложили первый номер подготовить нашей группе. Этим мы занялись втроем: Мартов, Кржижановский и я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
