Проводник не обманул, заведение и впрямь оказалось не в пример многим. Оно было выстроено (или уместнее сказать «выдолблено»?) с большим размахом в те счастливые времена, когда торговля между Западом и Востоком процветала и подходы к Вратам были оживленнейшим местом в государстве. Рассчитанная на богатых иноземных торговцев обстановка потрясала воображение своими излишествами даже теперь, когда печать запустения лежала здесь на всем. Пылились бархатные балдахины и портьеры тяжелого хумурского шелка, из-за вечной подземной сырости подгнивала дубовая обшивка стен, от толстых восточных ковров попахивало грибами, на мраморных крышках столов проступали бурые пятна, и резную мебель точил жучок. Даже серебро и бронза утратили свой блеск, прочернели и прозеленели соответственно.
Но не надо думать, будто заведение пришло в полный упадок и пребывало на грани разорения. Ни один гном подобного в жизни бы не допустил, разве что безумие им овладело бы или полный паралич разбил. Пустовали лишь самые богатые и, соответственно, дорогие каморы, всего числом семь. Остальные десять использовались вовсю. Кое-какая торговлишка сохранилась, хоть и не имела прежнего размаха, но клиентуру обеспечивала — не шибко прибыльную, зато постоянную. Опять же про героев забывать не надо — тех, что желали сразиться с Тьмой. Правда, каждый из них останавливался «У Восточных врат» только по одному разу, на пути туда, зато много их было — по десять — пятнадцать человек в урожайный месяц, и шли круглый год, не разбирая, зима, лето ли на дворе. А главное, в отличие от торговцев, в ценах герои не разбирались совершенно, сколько ни назначь — уплатят не торгуясь. И то сказать, зачем деньги копить, если на верную погибель идешь? Так что драл почтенный Ваффельматтенциффер с героических своих постояльцев три шкуры, и никакая совесть его не мучила: все равно пропадут денежки во Тьме, так лучше уж пусть ему достанутся. Кроме того, приносила ему верный доход кухня: обслуживала три ближних забоя — мальчишка таскал котлы с горячей похлебкой; привратники столовались по договору с военной управой, ну и проезжие тоже, и соседи забегали на кружку пивка. Плюс собственных коров держал — паслись наверху, благо до ворот рукой подать. Плюс… Хотя нет, об этом во всеуслышание, пожалуй, объявлять не стоит, потому что гномы очень ценят мораль, и если вдруг допускают ее попрание, вывесив над дверью одной из камор красного цвета фонарик, то исключительно ради удобства господ-иноземцев.
В общем, несмотря на трудные времена, заведение кума Ваффельматтенциффера процветало, в чем трое наших путников и получили возможность убедиться. Сраженный наповал их титулами, хозяин счел нужным отпереть лучшую из своих камор — был случай, в ней сам фрисский король Эдмунд Седьмой гостевал!
Ему, королю, было, конечно, хорошо. Единственное ложе, широченное, пышное, как облако, стояло посреди зала — иначе не скажешь — на гнутых золоченых (если не золотых!) ножках, внушая уважение своим величавым видом. Других спальных мест в помещении предусмотрено не было, очевидно, прислуге полагалось проводить ночь на полу, охраняя монарший покой.
Итак, одна комната, одна кровать, одна незамужняя дама и два кавалера — как им разместиться? Прежде такой вопрос никому из троих даже в голову не приходил. Слишком много времени провели вместе, не то что на одном ложе — под одним плащом ночевали, друг к другу прижавшись, чтобы не замерзнуть в холодной степи, и мысли дурной ни у кого не возникало. А тут вдруг приличия вспомнили и засмущались — окружающая роскошь, что ли, повлияла?
Собственно, Гедвиг как раз не смущалась нисколько. В ее тщательно скрываемом влюбленном состоянии такая ночевка была лишь в радость, тем более что вели себя оба кавалера образцово, ничего лишнего себе не позволяли, ни словом, ни жестом, ни полунамеком. Ей нравилось смотреть на них спящих — такие оба хорошенькие… И вдруг спохватились ни с того ни с сего: ах, дама у них, видите ли, в неловком положении, вот какая беда!
— Давайте еще одну комнату снимем! — быстренько нашел выход Йорген. — Плевать, что дорого, может, скоро вообще… — Та же грустная мысль, что и почтенному Ваффельматтенцифферу, пришла ему в голову, поэтому договаривать он не стал.
— И кто в нее перейдет? — осведомился Кальпурций подозрительно.
— Я и перейду! — великодушно объявил ланцтрегер, но тут же залился краской, почувствовав себя едва ли не сводником. — Или нет, пусть лучше Гедвиг перейдет, а мы с тобой тут… вдвоем… — Эх, Тьма побери, тоже как-то неловко получалось! — …Наверное, придется сразу три снимать?
— Не придется! — тоном суровым и непреклонным объявила ведьма. — Я одна в чужой пещере ночевать боюсь! — (Сущее вранье.) — И никаких ковриков! — оборвала она Йоргена, не дав ему толком рта раскрыть. — Завтра во Тьму идти, не хватало простудиться на холодном полу. Ляжем поперек, я посередине, вы по краям, как всегда. В одеяльца завернемся и будем спать. И наплевать, что какой-то гном о нас подумает, главное — быть чистыми душой. — Это было сказано специально для Кальпурция, силонийцы любят мыслить нравственными категориями, сразу тают, умиляются и спорить перестают.
В общем, разместились кое-как, переночевали. О том, где и как коротал время их тайный спутник-бакалавр, наша история умалчивает, одно ясно, что не на царском ложе, да, пожалуй, и не на ложе вообще.
…Заспанный привратник нехотя выбрался из ниши в стене, заменяющей традиционную сторожевую будку, и поплелся исполнять службу. Кальпурций, успевший прочно усвоить за четыре дня, что в Нижнем Вашаншаре приходится оплачивать буквально каждый чих, полез было в кошель за медью, но оказалось, что за выход из своих владений гномы денег не берут. С душераздирающим скрипом разомкнулись тяжелые кованые створы ворот, нешироко, ровно настолько, чтобы в щель смог протиснуться один человек.
— Вы уверены, что вам туда надо? — мрачно осведомился гном. — Подумали бы, пока не поздно… Молодые, вам бы жить да жить…
«Девы Небесные, зачем я ввязалась в это безумное предприятие?! Неужели любовь стоит таких жертв?!» — с отчаянием спросила себя ведьма Гедвиг Нахтигаль, поддавшись минутной слабости. Но посмотрела на спутников своих, побледневших, из последних сил скрывающих волнение, а то и страх, и поняла — стоит. И что бы ни ждало их впереди, отступать уже нельзя, потому что потом никогда в жизни себе этого не простишь и никого другого не полюбишь. Пустая получится жизнь…
— Поздно, — ответил Йорген обреченно и первым шагнул через высокий порог.
Привратник посмотрел им вслед тем особенным взглядом, каким обычно провожают покойников, громко шмыгнул носом, вроде бы даже слезу смахнул кончиком седой бороды и скрылся внутри. Снова трагически взвизгнули ворота. Отрезая путь к отступлению, злобно лязгнул засов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
