Он прошептал:
— В ваших словах очень жестокая логика.
— Вся наша жизнь жестокая, — ответил я. — А живем для того, чтобы сделать ее не такой… со временем. Насчет того что убить сбежавших невозможно, барон, вас обманули. Первым я отправил снова в ад Конрада Синезубого, вы наверняка его помните, у остальных даже не спрашивал их имена. Выследить вас легко, барон. Видите, собачка не сводит с вас глаз? И вот этот камень, взгляните, он не кажется вам знакомым?
Я продемонстрировал рукоять меча, лицо барона болезненно дернулось при виде Адского Рубина.
— Вижу, — прошептал он, — вы от Вельзевула.
Я покачал головой.
— Нет, я не служу ему. Просто его доводы показались мне верными. А так я вообще-то паладин, воин Господа. Как видите, если даже взгляды церкви и ада совпадают…
Он опустил голову, видно было, как борется с собой, наконец сказал:
— Я дам слово, что не стану противиться. Но позвольте этот вечер провести с детьми, а ночь с женой?.. Уже темнеет, вы отдохнете на своем трудном пути.
Я рассматривал его очень внимательно, здесь уже научился читать в людских душах, все они пока что весьма простенькие, но барон уже не человек, во всяком случае он погиб и прошел потом ад, так что…
— Хорошо, — ответил я, — но только сперва расскажите, как случилось, что вы, сэр, в общем и целом очень хороший человек, любящий муж и заботливый отец, все же угодили в ад?
Он помрачнел, из груди вырвался тяжелый вздох. Я сотворил большую чашу и наполнил ее коньяком.
— Выпейте, барон. Чаша создана для блага, а вино — дьяволом. Вот такова и наша жизнь, добро и зло идут в ней рука об руку.
Он принял чашу машинально, сделал глоток, по лицу видно, что ощутил все оттенки, взглянул на меня с уважением и опаской.
— По лезвию меча идете, — сказал он, — сэр Ричард! Опасно так близко совмещать хорошее и дурное.
— Знаю, — ответил я. — Но либо тлеть, либо гореть.
Он сделал еще глоток, побольше, произнес мрачным голосом:
— Виконта Гольштейна я убил всего лишь за то, что он захватил мои владения и бесчестно поступил с моей женой и детьми. Даже зверь защищает своих детей, это заложено в природе, в моем поступке нет ничего возвышенного и благородного. Даже трусливая перепелка, что всего страшится, набирается отваги, когда нужно увести лису от гнезда, и, прикидываясь раненой, ковыляет кое-как в кусты, заманивая за собой зверя как можно дальше. Не знаю, был бы ли я теперь более справедливым хозяином моих владений… хотя ныне кажется, что, познав те ужасы и мучения в аду, я понимаю, насколько был неправ, глуп и жесток.
Я напомнил:
— Так из-за чего же в ад?
Он снова поморщился.
— Мы охраняли земли на границе с Мордантом. А когда отгоняли врага, то вторгались следом, грабили попавшиеся по дороге села, убивали мужчин, насиловали женщин, а потом поджигали, потому что врагу нужно наносить урон.
Я пробормотал:
— Понятно…
— Мы знали, — сказал он с досадой, — что это нехорошо. Еще бы не знали! Я жену любил и люблю, потому дома никогда не слова о том, что мы… гм… вытворяли. Это как бы шалости, а дома я любящий муж и заботливый отец.
— Но Господь видит все, — сказал я.
— Наверное, — ответил он, — наказание оказалось бы меньшим, если бы был глупее и не знал, что делаю! Но я знал, что поступаю дурно. Но все мы, подзуживая друг друга, старались перещеголять один другого в жестокости, низости, чванстве, даже пьянстве…
Я пробормотал угрюмо:
— Знакомо.
— Бахвалясь, — произнес он горько, — мы кричали друг другу: «Встретимся в аду!», хотя, конечно, никто из нас туда не хотел попасть, но мы не могли признаться в этом один перед другим и творили все большие гнусности, чтобы показать свое презрение ко всем нормам, правилам и законам. И вот за то, что мнение дружков ставили выше всего, мы и попали в ад… Да, именно за то, что знали, но… делали.
Я посмотрел в его лицо, снова вздохнул. Его лицо открыто, взгляд чист. Знает, что сейчас умрет, и готов принять смерть спокойно и с достоинством.
— Барон, — сказал я медленно, — вы… исправились. Заключение в аду пошло вам на пользу. Я уверен, отныне станете вести жизнь достойного человека. Что с каждым прожитым днем будете насаждать справедливость в своих землях.
Он посмотрел сперва с удивлением, еще не проникнув в смысл слов, затем переспросил со вспыхнувшей надеждой:
— Как вы… сказали?
— Я не стану возвращать вас в ад, — ответил я просто.
Его глаза расширились, несколько мгновений пытливо всматривался в мое лицо.
— Но разве вы… можете?
— Я не работаю на ад, — напомнил я. — Вельзевулу пообещал вернуть сбежавших, так как здесь творят зло, убивают и мучают, накопив в аду море ярости и дикую жажду крови… Так и было, они убивали, за это я убил их самих.
— Я тоже…
— Вы сразили виконта Гольштейна, — уточнил я, — и его банду насильников, а это совсем другое дело. Таких и я… без зазрения совести. Более того, церковь даже не налагает за это епитимии, так как убить плохого человека — малый грех, а очень плохого — почти благодеяние.
Он смотрел с благодарностью, а когда заговорил, голос его дрожал от переполняющих его чувств:
— Сэр… я даже не знаю, как вас благодарить! Вы не жизнь мне спасли, вы спасли мою честь, что для мужчины всегда намного ценнее самой жизни.
Из коридора донесся тягучий звук гонга, Карлеман взглянул на меня с нерешительностью во взгляде.
— Поужинаете с нами, сэр Ричард?
— С удовольствием, — ответил я.
Глава 11
На ужине помимо барона присутствовали трое сыновей, все почти его ровесники по виду, затем появилась баронесса в сопровождении леди Бланшет, подруги, у которой она ютилась последние годы и которая теперь прибыла, чтобы убедиться, что ее подругу не обижают.
Баронесса из числа тех женщин, что выглядит очень долго молодой и красивой, одета скромно и целомудренно, серьги свисают из ее нежных мочек, длинные и тяжелые, насыщенные темным фиолетовым огнем, волосы убраны под плотную золотую сеточку, в то время как леди Бланшет, как шепнул мне хозяин, молодая вдова, старается показать себя во всей красе, что ей удается неплохо.
Ее обнаженную шею опоясывают два ряда золотых цепочек, между которыми развешаны бледные и очень плоские драгоценные камни под цвет ее бледному платью пастельных оттенков. Видимо, это вот и называется колье, самые нижние опускаются в вырез платья, а один то и дело соскальзывает в глубокую ложбинку между вторичными, и я все посматривал на него, несколько глубоко заберется и что там почувствует.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
