– Мне безразлично, куда вы направляетесь, – сказал лаконец. – Просто уходите и не вздумайте возвращаться. Сюда скоро прибудет постоянный гарнизон, и тогда за такие вещи будут расстреливать. Постарайтесь к тому времени оказаться в другом месте.
– Да, сэр, – согласилась она. – Сейчас же ухожу на переход, сэр.
Связь прервалась. Они не справлялись с потоком. Больше того, они держали в медленной зоне корабли, не способные контролировать движение. Значит, или они сознавали опасность и делали все, чтобы свести к минимуму риск повторения катастрофы с Мединой и «Тайфуном», или выжидали крупную рыбу, или совмещали то и другое. А проследив курс, Наоми увидела, что лаконские истребители направляются к Оберону.
– В цель попали, – пробормотала она, – но приза не заработали.
Врата Бара Гаон располагались в сегменте, позволявшем сократить курс через пространство колец до половины его поперечника, и оказались не совсем там, где ожидала их найти навигационная система. После потери Танъявура и Текомы остальные врата сместились – самую малость, но достаточно, чтобы программа заметила. Наоми приступила к коррекции курса и… остановилась.
«У меня болен брат, – подумала она. – И я тоже больна».
Она скорректировала курс скифа, направив его к Фригольду. К дому.
Глава 36. Тереза
День, когда Тереза наконец свалилась, начался как почти все дни теперь. С кошмара.
Она не спала до раннего утра, пересматривала старые фильмы и программы. Тщилась выдавить утешение из чего-то знакомого. Она чувствовала себя увереннее, зная, что в этих историях произойдет дальше. Не то что в жизни. Она не засыпала, пока терпело ее тело. А стоило все же отрубиться, сновидения наваливались, словно поджидали ее. Словно проголодались.
Их было три разновидности. В первой она странным образом оказывалась частью здания, а отца – или иногда мать – убивали в соседней комнате, и, чтобы остановить убийц, надо было найти нужную дверь. В другом сновидении планету Лаконию поражала какая-то болезнь, от которой куски суши проваливались в расплавленную мантию. Нигде не было ни надежного, ни безопасного места. В третьем, бесформенном и полном насилия, полковник Илич так или иначе убивал Тимоти.
Все они повторялись так регулярно, что она научилась их узнавать. И даже комментировала сны во сне. Когда в голове возникал новый ужас, она думала: «Это как в том сне, только сейчас оно на самом деле». От неизбежности кошмары мучили еще сильнее. И отравляли ей часы бодрствования. Насилие, страх, потери могли прорваться в любой момент, в любом месте, и никакой опоры она не видела.
Самое страшное, что все это была правда.
Тереза, так и не выспавшись, проснулась от тихого стука слуги и взволнованного лая Ондатры. Старушка больше всего любила завтраки. И вообще еду.
Слуга внес белый керамический поднос с яичницей и сладким рисом, стаканом арбузного сока и сосисками с темной, зернистой горчицей – как она любила. Раньше любила. Теперь еда ее не интересовала. Не так, как раньше. Тереза ковыряла ложкой рис и смотрела новости, без передышки вещавшие о том, как лаконские корабли помогают местным властям в непрекращающейся войне с сепаратистами. Показывали мужчин и женщин в голубой лаконской форме, беседующих с губернаторами Земли и Марса. Тереза гадала, верит ли кто-то этим новостям. И верит ли она сама.
Она знала, что, если не поест, об этом донесут Трехо. Сунула в рот кусочек яйца, но от резиновой упругости белка ее чуть не стошнило. Поест риса, и хватит. Должно хватить. Вечером она одолела не больше половины ужина. Знала, что голодание ей не на пользу и что Иличу с Трехо это не понравится. Отчасти потому и не ела. Зачерпнув ложку риса, она высосала густой сладкий соус и выплюнула зерна. На экране адмирал Гуярат рассказывала о завершении работ над «Вихрем» – новейшим кораблем класса «Магнетар», – забывая сказать, что он еще и единственный. Как будто первые два не погибли.
Тереза взяла сосиску. От запаха сала и соли ее тошнило. Под тонкой пленкой ей виделось крошево мертвого животного. Она бросила сосиску Ондатре. Собака, вместо того чтобы жадно проглотить подачку, переводила взгляд с сосиски на нее и скулила.
– Ешь-ешь, – сказала ей Тереза. – Я и раньше не хотела, а теперь уж точно не буду.
Ондатра неуверенно вильнула раз-другой пушистым хвостом. Сосиску она съела, но, кажется, со стыдом. Онемение чувств на минуту сползло с Терезы, уступив место слезам. В здании жили и работали множество людей со всех систем империи. Некоторым вменялось в обязанности готовить ей еду, обучать ее, следить, чтобы ее одежду стирали, складывать ее на место. Но никому не поручили ее любить. Единственной, кому было до нее дело, оказалась собака.
В голове у нее явственно, словно от стоящего рядом собеседника, прозвучал голос. Похожий на ее, только спокойнее. Суше. И более взрослый, словно какая-то будущая Тереза переслала ей в прошлое случайное наблюдение. «Ондатре нравится Холден».
Больше голос ничего не сказал. Тереза заглянула в выразительные карие глаза Ондатры, и печаль стала мягче.
– Паршиво ты выбираешь друзей, – сказала Тереза. – Извини, собака.
В дверь снова постучали, и она по звуку узнала Илича. Тереза разворошила еду, чтобы казалось, будто она кое-что съела, и разрешила двери открыться. Едва взглянув на нее, полковник перестал улыбаться.
– Знаю, – заговорила она, опередив его. – Очень важно держаться как ни в чем не бывало. Вы мне каждый день это повторяете.
Она встала, спокойно опустила руки. «Все нормально. Я нормальная».
– Конечно, – сказал он с отработанной улыбкой, означавшей, что он просто не хочет с ней спорить. – Сейчас начнутся занятия группы сверстников. Сегодня их проведет доктор Окойе, потому что у меня встреча с адмиралом Трехо.
Подразумевалось: «Потому что у меня есть дела поважнее». Илич этого не сказал, но Тереза услышала. Ондатра пыхтела и виляла хвостом: ей не терпелось выбраться из наскучившей комнаты. Тереза, пожав плечами, двинулась к двери: пусть-ка Илич попробует не посторониться.
Он посторонился.
Здание государственного совета выглядело как всегда. Арки, колоннады, сады. Ничто в нем не изменилось. Здесь был ее дом и ее королевство. А они превратили его в тюремную камеру. Илич и все остальные тоже. Ей оказывали все почести, обращались с неизменным почтением: пока она делала, что ей велят и когда велят. Ее мнение серьезно и внимательно выслушивали, чтобы тут же забыть. По дороге к лекционному залу Тереза гадала, что случится, если она, войдя, схватит микрофон и крикнет: «У моего отца умер мозг, и ничего не в порядке». От одной мысли она улыбнулась.
Но оказалось, что ее фантазия все равно неисполнима. Лекционный зал переоборудовали – расставили в нем шесть каменных столов рядами по три. Ученики – сверстники, так сказать, – уже собрались. Илич, как видно, потому и пришел, что она забыла о времени.
В зале стояла сильная едкая вонь. Воздухоочистители на всех окнах усердно вытягивали летучие вещества и загоняли внутрь свежий воздух. На столах Тереза увидела подносики, по два на каждом, с набором скальпелей, щипцов, шпилек и узких ножниц. Элви Окойе, опираясь на трость, расхаживала среди учеников, что-то приговаривала. Тереза снова дала волю гневу. Она должна лечить отца, а не давать уроки детишкам! Но произнести такое вслух, конечно, было нельзя. Это выглядело бы не нормально.
– Рада видеть тебя, Тереза, – сказала Элви, коснувшись ее руки. – Хорошо, что пришла.
Тереза, дернув плечом, отступила и оперлась на стол. Вблизи она увидела расправленные и пришпиленные к подносам тушки. Мертвые животные. Мертвые, как Тимоти. Мертвые, как ее мать. Мертвые, как все, кто жил в пространстве колец.
– Итак, сегодня полковник Илич попросил меня провести для вас… гм, небольшое введение в тему параллельной эволюции. Здесь мы видим два вида из двух разных эволюционных древ. Одно животное развивалось на Лаконии, другое – на Земле. Оба называются лягушками, поскольку занимают одинаковые экологические ниши и сходны анатомически. Так что давайте так. Разбейтесь на группы по три человека. И я покажу вам, как проводится вскрытие.
