Родственникам мужа это казалось очень странным, они косились на меня, и Яншин, до этого сравнительно спокойно относившийся к нашим встречам, начал нервничать, волноваться, выказывать мне своё недовольство. Я жила в атмосфере постоянных скандалов и упрёков со всех сторон…
И, чтобы избежать всего этого, я просила его уехать, так как Владимир Владимирович всё равно предполагал отправиться в Ялту. Я просила его уехать до тех пор, пока не пройдёт премьера спектакля «Наша молодость», в котором я участвовала. Говорила, что мы расстанемся ненадолго, отдохнём друг от друга и тогда решим нашу дальнейшую жизнь».
Знала бы Полонская, как её просьба напоминала историю конца 1922 года, когда с таким же предложением (отдохнуть друг от друга, расставшись на два месяца) к Маяковскому обратилась Лили Брик.
Эта аналогия наталкивает на предположение, что Маяковскому могли сообщить нечто такое, что резко изменило его отношение ко всему окружающему и даже к самому дорогому и близкому ему человеку – Веронике Полонской.
Восьмое апреля
Погода в тот день в Москве была великолепная. Вероника Полонская писала:
«Утро, солнечный день. Я приезжаю к Владимиру Владимировичу в Гендриков. У него один из бесчисленных гриппов. Он уже поправляется, но решает высидеть день, два. Квартира залита солнцем, Маяковский сидит за завтраком и ссорится с домашней работницей.
Собака Булька мне страшно обрадовалась, скачет выше головы, потом прыгает на диван, пытается лизнуть меня в нос.
Владимир Владимирович говорит:
– Видите, Норкочка, как мы с Булечкой вам рады.
Приезжает Лев Александрович Гринкруг. Владимир
Владимирович даёт ему машину и просит исполнить ряд поручений. Одно из них: даёт ключи от Лубянки, от письменного стола. Взять 2500 руб., внести 500 руб., взнос за квартиру в писательском доме.
Приносят письмо от Лили Юрьевны. В письме – фото: Лиля с львёнком на руках. Владимир Владимирович показывает карточку нам. Гринкруг плохо видит и говорит:
– А что это за пёсика держит Лиличка?
Владимира Владимировича и меня приводит в бешеный восторг, что он принял льва за пёсика. Мы начинаем страшно хохотать.
Гринкруг, сконфуженный, уезжает.
Мы идём в комнату к Владимиру Владимировичу, садимся с ногами на его кровать. Булька – посредине. Начинается обсуждение будущей квартиры на одной площадке (одна – Брикам, вторая – нам). Настроение у него замечательное».
Из сказанного видно, что Маяковский практически выздоровел, и настроение у него было достаточно хорошее.
К тому же в «Правде» 8 апреля появилась статья Вениамина Серафимовича Попова-Дубовского, заведовавшего отделом литературы и искусства в этой газете (он был родным братом писателя А.С.Серафимовича). В статье писалось о «Бане»:
«Пьеса написана талантливым автором, поставлена талантливым режиссёром в одном из культурных театров с особой тщательностью. Таким образом, мы имеем дело с серьёзным театральным явлением, и это обязывает подойти к оценке его с необходимой объективностью».
Призывая к «объективности», главная партийная газета страны тем самым как бы впрямую заявляла, что все прочие высказывания о спектакле ГосТИМа были субъективны. В «Правде» говорилось:
«Эта политическая сатира остроумно, местами блестяще сделана. Здесь нащупана конкретная форма нового стиля, которая в дальнейшем будет модифицироваться в зависимости от материала времени и обстановки. „Баня“ стоит на грат „обозрения“, но это не „обозрение“, а пьеса "циркового "типа, который даёт возможность создавать формы величайшей гибкости, способные вобрать в себя и ударно, весело, эмоционально убедительно подавать разнообразный, живой материал нашей революционной эпохи. В этом основное значение последней пьесы В.Маяковского».
Статья заканчивалась дифирамбом и в адрес постановщика спектакля:
«Мейерхольд потратил на постановку „Бани“ много своей общепризнанной изобретательности. Ему удалось создать политический спектакль, в основу которого заложены принципы зрелищного массового искусства. Концентрация действия, плакатность, „упрощённость“ игры (а на самом деле очень сложная условность игры) – это есть нечто вновь найденное».
После такой рецензии вполне можно было воспрянуть духом.
Не в тот ли день состоялась ещё одна «читка», о которой написала Вероника Полонская:
«…он прочёл мне отрывки из поэмы “Во весь голос”. Я знала до сих пор только вступление к этой поэме, а дальнейшее я даже не знала, когда это было написано…
Любит? Не любит? Я руки ломаюи пальцыразбрасываю разломавши…
Прочитавши это, он сказал:
– Это написано о Норкище.
Когда я увидела собрание сочинений, пока ещё не выпущенное в продажу, меня поразило, что поэма “Во весь голос” имеет посвящение Лиле Юрьевне Брик.
Ведь в этой вещи много фраз, которые относятся явно ко мне.
Прежде всего кусок, который был помещён в предсмертном письме Владимира Владимировича:
Как говорят инцидент исперченлюбовная лодка разбилась о бытс тобой мы в расчёте и ни к чему переченьвзаимных болей бед и обид, —
не может относиться к Лиле Юрьевне, так как любовь к Лиле Юрьевне была далёким прошлым.
И фраза:
Уже второй / должно быть ты леглаа может быть / и у тебя такоея не спешу / и молниями телеграмммне незачем / тебя / будить и беспокоить
1928 г.Вряд ли Владимир Владимирович мог гадать, легла ли Лиля Юрьевна, так как он жил с ней в одной квартире. И потом “молнии телеграмм” тоже были крупным эпизодом в наших отношениях.
Я много раз просила его не нервничать, быть благоразумным.
На это Владимир Владимирович тоже ответил в поэме:
Надеюсь, верую вовеки не придёт ко мне позорное благоразумие».
В тот же день в клубе писателей демонстрировали новый фильм Александра Довженко «Земля». Маяковский туда приехал, фильм посмотрел. Он ему понравился, и поэт предложил кинорежиссёру встретиться на следующий день, сказав при этом:
«Давайте посоветуемся, может быть, удастся создать хоть небольшую группу творцов в защиту искусства. Ведь то, что делается вокруг, нестерпимо, невозможно».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
