– если ты перестанешь совать их в рот другим живым существам.
– Но я же не знал, что им от этого плохо! – закричал Том.
– Что ж, теперь ты знаешь. Да, я постоянно слышу от людей те же слова и постоянно отвечаю: может быть, вы не знаете, что огонь обжигает, но это не значит, что он вас не обожжёт; если вы не знаете, что грязь порождает болезни, это не значит, что вам удастся их избежать. Вот и твой приятель-омар не знал, что не стоит забираться в ловушку, да ведь забрался и не мог вылезти.
«Ой, она и правда всё знает!» – подумал Том. Так оно и было.
– Ты кричишь, что не подумал, но это не значит, что ты избежишь наказания за дурной поступок. Правда, наказание не столь велико, как в тех случаях, когда человек знает и всё равно делает дурно (и тут она посмотрела на него, и глаза у неё оказались очень добрыми).
– Не слишком ли вы суровы к бедному ребёнку? – спросил Том.
– Нет, я же твой лучший друг. Видишь ли, уж так я устроена – не могу не наказать за дурное. Мне это совсем не нравится, и мне всегда вас всех жаль. Но так я устроена от природы. Я похожа на заводскую машинку, у которой внутри пружинки, завели – надо двигаться, пока завод не кончится.
– А давно ли вас заводили? – поинтересовался Том. Хитрюшка подумал, что, может быть, завод когда-нибудь кончится и тогда его проделки останутся безнаказанными. Граймс ведь забывал иной раз завести часы, когда поздно приходил из трактира, может, и её тоже забудут подкрутить?
– Давным-давно, так давно, что я и сама не помню, когда это было, меня завели на всю жизнь.
– Надо же, видно, долго же им пришлось вас делать и длинная же понадобилась пружина! – сказал Том.
– Никто меня не «делал», малыш. Я буду жить столько же, сколько сама Вечность, хотя я так же молода, как само Время.
И тут на лице удивительной дамы появилось очень интересное выражение – серьёзное, грустное, но очень-очень доброе. Она подняла глаза наверх, глядя вдаль, за моря, за небеса, далеко-далеко, и на лице её, на губах заиграла такая терпеливая, такая нежная улыбка, что Том перестал считать её уродиной. Он улыбнулся ей, и удивительная фея спросила:
– А ты ведь считал меня уродиной, да?
Том повесил голову и жутко покраснел.
– Да так оно и есть, посмотри, я самая уродливая фея на свете, и такой мне придётся быть, пока люди не переменятся. А когда это произойдёт, когда Добро победит Зло, я стану такой же прекрасной, как моя сестра, она красивее всех фей на свете, её зовут миссис Поощрение. Она начинает там, где я кончаю. Что ж, будь хорошим мальчиком, поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы они поступали с тобой; в воскресенье к вам придёт моя сестра, миссис Поощрение. Может быть, она тебя заметит и научит прилично себя вести, она умеет это лучше, чем я. – И фея ушла.
Всю субботу Том старался вести себя хорошо, ему так хотелось гостинца! Он не пугнул ни одного краба, не щекотал живые кораллы, не бросал камешки в рот анемонам и трудился со всеми детьми. И вот утром в воскресенье появилась прекраснейшая фея на свете, и дети стали петь и плясать от радости.
Что до прекрасной дамы, я не могу описать тебе цвет её глаз или волос, да и Том бы не сумел. Стоит лишь поглядеть на неё – и сразу ясно, что это самая добрая, самая красивая, самая весёлая фея, какую кто-либо видел и ещё захочет увидеть. Правда, Том рассмотрел, что она высокая, такого же роста, как её сестра. Но по ней сразу было видно, что она всё знает про малышей и умеет с ними нянчиться, к ней так и хотелось прижаться, потрогать, потереться, и ясно было, что она каждому сумеет ответить и каждого успеет приласкать. Всё свободное время она посвящала игре и занятиям с детьми – ведь на то и рождаются дети, чтобы их растить, чтобы с ними играть, чтобы понимать: дети – главное сокровище жизни.
Стоило ей появиться, как все малыши вцепились в её платье, усадили её на камень, вскарабкались ей на спину, на плечи, на руки, и все дети так и мурлыкали от счастья, как котята.
А Том стоял в стороне и таращился на них, потому что не мог понять, что происходит. Его никто ещё не ласкал.
– Кто же ты, малыш? – спросила она.
– Новенький, новенький! – закричали дети. – У него никогда не было мамы, и он не понимает, что это такое!
– Что ж, теперь я буду его мамой, освободите ему место получше, да поскорее!
Тут она взяла в охапку кучу малышей, девять сотен одной рукой и тринадцать сотен другой, и, смеясь, разбросала их в стороны. А дети визжали от восторга и быстро-быстро плыли к ней, как головастики, и снова вцеплялись в неё и висели, как гирлянды.
Она взяла Тома на руки, прижала его к сердцу, поцеловала его, погладила, поговорила с ним, шепча на ушко нежные, ласковые, тёплые слова. Никогда ещё он не испытывал такого! А Том всё смотрел и смотрел на неё, и не мог наглядеться, говорить он не мог, потому что впервые в жизни его сердце и всё существо было переполнено любовью, и он всё смотрел и смотрел на неё, пока не уснул.
Проснувшись, он услышал, что она рассказывает детям сказку. Эта сказка начинается каждое Рождество и не кончается никогда. И все слушали и слушали, и им не надоедало. Потом Том опять заснул, а когда проснулся, она всё ещё держала его на руках.
– Не уходи! – попросил Том. – Мне так хорошо, меня ещё никто никогда не брал на руки и никто так не ласкал.
– Не уходи! – закричали все дети. – Спой нам песенку.
– Что ж, я спою вам песенку. Какую?
– Как я потеряла куклу! – закричали дети хором.
И она запела:
Ах, какая кукла у меня была,
Так она румяна, так она мила.
Лучше всех на свете куколка моя.
Но однажды куклу потеряла я.
Видно, позабыла где-то на лугу,
Отыскать никак я куклу не могу.
Целую неделю слёзы я лила,
Но вчера, представьте, куклу я нашла.
У неё,
