с ума. Да и Луналии, говорят, на острове празднуются с таким размахом, что сама столица может позавидовать».
Пространство зала наполняло тихое эхо дыхания и неловких шорохов. Тут и там можно было увидеть людей с чёрными глазами: кто-то зажигал фонари, кто-то сидел на земле, беззвучно шевеля губами, кто-то медленно прогуливался вокруг, поднимая взгляд к куполу, над которым в эту туманную ночь едва заметно прорезались очертания лун. Это время, предназначенное только для тебя и Звёзднорождённой. Для твоих тревог и тайн, что ты хочешь с ней разделить. В зале Юны было достаточно укромных уголков, отделённых тяжёлыми портьерами из овечьей шерсти. Хил некоторое время неуверенно мялась у входа, не понимая, куда себя деть. Вдруг её взгляд приковала группа детей, столпившихся возле молодого салия. Он помогал им разжигать пламя в небольших бумажных фонариках. Дети старались вести себя тихо, но, как и можно было ожидать от маленьких людей, давалось им это с большим трудом. Хил всмотрелась в широко распахнутые чёрные глаза на их лицах. Неужели они здесь одни? Разлучённые с семьями, вырванные из сердец любимых городов? Проскользнув мимо, она нырнула за ближайшую штору и, опустившись на пол, закрыла лицо руками. Слёзы сами собой покатились по щекам. До исполнения плана Тэо оставались считаные часы, но что, если ей не удастся? Бывшая волчица обхватила себя руками, поглаживая живот.
– Всё будет хорошо, – прошептала она. Хил знала, что жизнь внутри неё только зарождается и уж точно не услышит её голоса. Но именно она заставляла Хил чувствовать, что всё происходящее не бессмысленно. Даже если её побегу не суждено случиться и она погибнет от совиной пули… Так тому и быть. Лучше умереть в борьбе за свободу, чем признать своё поражение перед неизбежным. Хил не собиралась заживо хоронить себя только потому, что волей судьбы ей довелось стать неспящей. Никто не имел права указывать ей, как жить, что делать и оставаться ли на этом забытом богами острове, утонувшем в промозглой хтони Моря Истоков. Если Звёзднорождённые и правда наблюдают за людьми, они не дадут ей здесь умереть. И её дочь обязательно увидит солнце.
Неожиданно где-то вдалеке зазвучала песня. Нежный бархатный голос, пьянящий каждой нотой. Он манил её за собой, искрился миллионами звёзд. Обнимал шарфом из тёплой шерсти, проникал в самое сердце. На душе вдруг стало так спокойно, как не было никогда. Все тревоги отступили, и сердце наполнилось радостью, звенящей серебряными колокольчиками. Хил вздрогнула и открыла глаза. Её всё так же окружала прохладная каморка из серого камня. На алтаре горело несколько свечей в окружении тлеющих еловых ветвей, а вокруг клубилась тишина, лишь иногда нарушаемая звуком шагов и шёпотом прихожан снаружи. Видимо, Хил задремала – почти неделя бодрствования и без того давала о себе знать. Она начала привыкать к тому, что время от времени выпадает из реальности, но в этот раз всё казалось таким настоящим. Неспящая поднялась с прохладного пола и, уходя, зажгла новую свечу на алтаре.
«Тебе нужно дождаться, пока часы не покажут четыре. В это время людей на улицах станет меньше – неспящие попрячутся по домам и кабакам, а Совы утратят бдительность. Поводов для беспокойства будет меньше, но прошу, будь осторожна. Если попадёшься в комендантский час, придётся придумать правдоподобную историю. Думаю, ты можешь сказать, что собираешься на раннюю молитву Хрону. В любой непонятной ситуации молись и бейся челом о пол так, будто ты порядочный человек. Обычно срабатывает.
Тебе нужно будет добраться до северо-восточной части города. Морг – здание неприметное, возможно, придётся поискать. В любом случае ищи дурно пахнущую телегу, не ошибёшься. В это время сепелий как раз будет выносить тела для отправки на материк. Помни: у тебя будет только один шанс, никто не должен тебя увидеть. Это будет непросто, но мысленно я буду с тобой. Молю, ни в коем случае не дай себя обнаружить. Даже если будет казаться, что стало безопасно, не подавай признаков жизни. Что бы ни случилось. Даже если я окажусь рядом. Я буду ждать на берегу и перехвачу вас сразу, как только смогу. Жди моего сигнала – я дам знать, когда будет можно. Пусть это будут какие-то особые слова, например: «Мы обязательно встретимся». Это ведь чистая правда. Мы и правда встретимся. Ничего не бойся, Охотница».
Приземистое здание вытянулось вдоль крепостной стены, прячась за крышами домов. Хил боязливо выглянула из-за забора, вглядываясь в ночную темноту. В тумане ей удалось рассмотреть два слабых огонька: один фонарь стоял на земле, а другой, вероятно, висел у кого-то на поясе. Немного привыкнув, Хил наконец различила тучную фигуру сепелия. Мужчина в рабочей одежде тяжело дышал, загружая тела в крытую тележку. Отправив ещё два трупа к остальным, он вразвалку направился обратно в здание, и сердце Хил ёкнуло. Вот он – её единственный шанс. Следуя наставлениям Тэо, она поспешно освободилась от одежды, отбросив вещи в поредевшую траву и наспех присыпав землёй. Ночной мороз вгрызался в каждый дюйм нежной кожи, заставляя Хил дрожать. Сейчас она чувствовала себя невыносимо маленькой и совершенно одинокой. Морской ветер обнимал её своими когтистыми лапами, вызывая паническое удушье. Оглядевшись, Хил перемахнула через забор и, пригнувшись, бросилась к телеге. Казалось, будто она бежит по битому стеклу: промёрзшая земля обжигала голые ноги. Оказавшись совсем близко, Хил почувствовала тошнотворный смрад: ничто в мире не пахнет так, как смерть. Даже если ты чувствуешь этот запах впервые, он записан у тебя на подкорке, и ты узнаешь его из тысячи. Хил откинула полотно, прикрывающее содержимое телеги, укрытой натянутой крышей, и тут же согнулась, пряча кашель в ладонях. Ей пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы подавить тошноту. Хил тяжело дышала, чувствуя, как кружится голова и подкашиваются ноги. Перед ней высилась гора мёртвых тел: синюшных, вздувшихся, дурно пахнущих, с закатившимися глазами и скрюченными пальцами. Разум противился любому движению, и её накрывало панической волной от одной лишь мысли, что нужно прикоснуться к ним. Пальцы ног начинали отниматься от холода, а зубы отстукивали целую симфонию. Вдруг дверь здания впереди глухо заскрипела. Сейчас или никогда. Хил всхлипнула и, зажав рот и нос ладонью, вскарабкалась на неустойчивую оглоблю и нырнула внутрь. Неоднородная ледяная масса приняла её в свои объятия: одни тела были твёрдыми, как камень, другие – раздутыми и мягкими, словно водяной пузырь. Хил не смогла сдержать рыданий. Она пыталась дышать, чтобы унять колотящийся в груди ужас, но каждый вдох душил, наполняя лёгкие вонью мертвечины. Снаружи
