запреты «брать» евреев, как, например, в партийном аппарате, МИДе, Генштабе, на отдельных предприятиях ракетной и судостроительной военной промышленности и некоторых других. Были также «полугласные» процентные нормы для евреев, и давались партийные выговоры директорам заводов, институтов и ВУЗов за нарушения кадровой политики партии. По мнению многих советских дюдей, слово «еврей» было обидным.
Учёт по национальностям проводился на всех партийных и многих производственных и профессиональных съездах и совещаниях. Когда мой двоюродный брат Виля как «голова колгоспу» участвовал в съездах председателей колхозов Украины, секретарь собрания, оглашая национальный состав собравшихся, называл обычно три группы: русские, украинцы и прочие. «Прочим» был всего один еврей, Виленин Лещинер. Громко сказать на весь зал «и один еврей» секретарь не решался, так как в зале наверняка раздались бы антисемитские шутки, и рабочий настрой собрания был бы нарушен. В народе эта проблема была известна, как проблема пятой графы в паспорте. Почти никто не знал и не задумывался о том, что было в четвёртой или шестой графе, но все знали, что пятая графа – это национальность. Поскольку слово «еврей» было если не ругательным, то уж точно оскорбительным и стыдным, приличные люди спрашивали предполагаемого еврея: «А как насчёт пятой графы?». Ответ был или «да», или «нет», или, если с вымученным юмором, – «инвалид пятой графы».
Не принимали евреев также во многие учебные заведения. При этом такие запреты почти всегда были негласными. Поэтому ценой колоссальных усилий, интриг и даже вроде бы бесполезных обращений в суды единицы наиболее настырных евреев из числа победителей европейских и всемирных школьных математических олимпиад всё же поступали на математический факультет Московского Государственного Университета. А при приёме в московский ФИЗТЕХ изучались имена девичьи фамилии матерей всех русских или украинских по паспорту учеников. Грузин и армян, библейские имена родителей которых иногда трудно было отличить от еврейских, также иногда не принимали, и они доказывали, что они не евреи.
В Московском Химико-Технологическом Институте (МХТИ) им. Д.И.Менделеева, в котором я учился, был физико-технический факультет, связанный с технологиями очистки и обогащения уранового сырья и других радиоактивных материалов. Аудитории и все лаборатории этого факультета и факультета отравляющих веществ находились в особом здании, куда вход был только по пропускам.
Из-за романтического ореола секретности и атомной физики, а также двойного размера стипендии, туда был огромный конкурс абитуриентов. Однако от евреев эти факультеты просто не принимали заявлений на поступление и переправляли их на другие факультеты, где случался недобор. Однако, как потом выяснилось, целые выпуски по 100–120 молодых русских инженеров через несколько лет погибали от радиационного заражения на новых заводах атомной промышленности.
Со мной учился сын большого генерала, которого осведомлённый папа ради сохранения жизни уже на первом курсе перевёл с «передового» физтеха на «отсталый» силикатный факультет. Этому сыну вначале было обидно оказаться среди множества евреев и евреек, о чём он сам со смехом мне рассказывал.
Акт второй. Как принимали еврея на работу
Эпизод 1. Всё-таки не взяли
Через год после успешной защиты кандидатской диссертации меня пригласили в Московский строительный институт (МИСИ) на кафедру строительных материалов для работы в лаборатории и преподавания. Оформление заняло пару месяцев, и на моём заявлении появились ходатайства двух профессоров, а также заведующего кафедрой и декана факультета. В это время почти каждый месяц выходила из печати очередная моя статья и я каждый день продолжал полтора часа в один конец ездить в Красково в Институт строительных материалов и получать мизерную зарплату. В Красково я заканчивал со своими пятью подопечными работы над их кандидатскими диссертациями. Поэтому я решил выйти на новую работу ещё через полтора месяца, как раз к началу нового учебного года.
Однако, когда я пришёл на кафедру МИСИ, все, кто там был в двух смежных комнатах, куда-то сразу разбежались по своим неотложным делам и сказали мне, чтобы я к декану. Декан по фамилии Бодров был одноногий ветеран Отечественной войны. Он спросил меня, где я работаю. Я ответил, что уволился с предыдущей работы и пришёл работать в МИСИ. Декан сказал «подождите», взял костыли и пошёл пешком на костылях со второго этажа на четвёртый, где находился кабинет директора МИСИ. Он отсутствовал более часа, и я вышел в холл перед парадной лестницей института. Ещё через полчаса я увидел спускающегося вниз на костылях декана. Увидев меня, он упал. К нему подбежали студенты и довели его до своего кабинета. Лицо декана было багровым, и он взял валидол от боли в сердце. Он был в растерянности и смущении и еле слышно сказал: «Я ничего не мог сделать с этим безобразием. Наша кадровичка не хочет вас оформлять. Идите сами к ней – пусть она вам объяснит, если сможет».
Я пошёл в отдел кадров и увидел красивую крепкотелую молодуху. Женское здоровье так из неё и пёрло. Она всё время повторяла: «Мы с Корнеем Петровичем думаем, мы полагаем» и т. д и т. п. Она конечно же, по совместительству была личной подругой Корнея Петровича и очень этим гордилась. Я проявил настойчивость, и, в конце концов, она сказала, что неделю тому назад из горкома и райкома партии приходили комиссии, которые обнаружила засорение кадров (слово «засорение» я запомнил) такими вот как, и она назвала штук пять еврейских фамилий. Если бы я пришёл на месяц раньше, когда делались положительные и согласующие резолюции на моём заявлении, она бы меня оформила на работу, а вот теперь истёк месячный срок, и она, и Корней Петрович никак не могут пренебречь указаниями высших партийных органов. Тем более, что вы (т. е. я) не член партии, и в своей анкете не указываете членство в комсомоле. Я ответил, что вышел из комсомола по возрасту, и спросил, кто же такой Корней Петрович. Это была та зацепка, которую кадровичка искала. Она завопила, что, идя поступать на работу в прославленный ВУЗ, я не знаю, как зовут прославленного ректора института. Это значит, что мне тут делать нечего. Следующие 20 лет мой хороший знакомый, а также декан и те три профессора, которые в общем-то ничем не провинились, пригласив меня к себе на кафедру, всячески меня избегали, хотя заочно отзывались только положительно.
Эпизод 2. Всё-таки приняли
Выйдя от кадровички МИСИ, я оказался советским безработным на целых четыре месяца. Я обзвонил своих знакомых и знакомых моих знакомых. На средние инженерные должности меня, как кандидата наук, не брали, а в лаборатории и институты меня не брали, как мне откровенно говорили,
