из-за моей сложной для русского слуха фамилии, или просто-напросто еврейства. После двадцатых годов с безработицей в СССР было покончено и отменены все пособия по безработице. Сбережений в сберкассе у меня тоже не было, а были неработающая после родов жена и маленький ребёнок. Это ужасное состояние бесправного советского безработного и череду отказов в приёме на работу из-за моего еврейства я запомнил на всю жизнь. После четырёх месяцев поиска работы я понял, что все московские организации, институты и предприятия делились на две категории: 1) куда евреев не брали вообще и 2) где евреев было уже и так слишком много.
Только по протекции моего папы меня взяла на работу в организацию второго типа директор Института Информации Минстройматериалов СССР. Директором там работала красивая, властная и ухоженная русская дама по фамилии Левицкая. По слухам она была подругой члена Политбюро Фурцевой. Поэтому она часто ездила заграницу, что вызывало зависть у других начальников. Она мне по-дружески сообщила, что, хотя это навредило её партийной карьере, она сохранила фамилию давно умершего мужа-еврея.
Теперь она берёт на работу на свободные должности всех, кто подходит для этих должностей. Но в райкоме партии и в Управлении Кадров министерства ей уже дважды «ставили на вид», так называемое, засилье евреев и предупредили, что будут ставить вопрос о партийном и служебном выговорах и несоответствии занимаемой должности. Поэтому она специально, ради меня, посетила замминистра, который завизировал моё заявлении о приёме на позицию старшего научного сотрудника. А ещё она получила устное разрешение назначить меня через полгода начальником сектора отдела «разработки автоматизированной системы управления отраслью», поскольку я единственный в отрасли квалифицированный технолог по стройматериалам с дополнительным математическим и компьютерным образованием и соответствующей кандидатской диссертацией.
В качестве оправдания перед райкомом партии она скажет, что взяла меня не с улицы, а из исследовательского института, входящего в систему того же Министерства стройматериалов. Так что от перемены мною места работы суммарная национальная «кадровая структура Минстройматериалов осталась по евреям прежней. В заключение Левицкая взяла с меня слово не подавать заявление на выезд в Израиль, поскольку это сильно ударит лично по ней.
Я искренне поблагодарил её за приём на работу, а про себя с обидой подумал: почему все советские и партийные начальники так сфокусировались на том, что я еврей; почему это так важно для них; почему они считают меня неполноценным и клейменым гражданином страны, где я родился, вырос, делал всё как все другие люди вокруг меня и никогда не нарушал советских законов и правил поведения?
Акт третий. По примеру солдата Швейка
В 1968 году Правительство СССР решило создавать компьютерные системы управления отраслями промышленности, заводами и пароходами, хотя производимые тогда ламповые вычислительные машины с вводом и выводом данных с помощью перфолент или перфокарт и бобинами магнитных лент ежеминутно сбоили, и были фактически бесполезны. Работа по созданию компьютеризированного управления была новой и интересной.
Я разработал вместе с моим толковым, но много пьющим и много гуляющим по бабам, начальником проект главного вычислительного центра (ГВЦ) для Министерства Промышленности Строительных Материалов СССР. Вновь назначенный начальник ГВЦ и его зам, чтобы разобраться в порученном им деле, пригласили «этого» Рохваргера в качестве начальника отдела. Однако это была так называемая номенклатурная должность министерства, и местный начальник отдела кадров, он же отставной полковник МВД и КГБ, наотрез отказался брать беспартийного еврея. Но его всё-таки продавили, взяв с меня обещание вступить в КПСС и ни за что не уезжать в Израиль.
После этого я четыре года (вместо одного) был исполняющим обязанности (и.о.) начальника отдела, включая два года после того, как тот же начальник отдела кадров, и он же секретарь парторганизации, добился в райкоме квоты на еврея-интеллигента, и меня приняли в кандидаты в членство в КПСС.
Нужна была так называемая общественная нагрузка, и меня назначили редактором стенгазеты. После того, как я написал два фельетона с фотографиями нового начальника ГВЦ, стенгазету закрыли, и меня назначили партийным пропагандистом. Здесь я выбрал тематику, связанную с порочным курсом Мао Цзэдуна и всей китайской компартии. На мои еженедельные лекции и занятия добровольно ходили слушатели из других групп, поскольку я очень ярко рассказывал то, что было написано в соответствующих официальных брошюрах, и от всей души ругал китайских коммунистов, во всём похожих на советских.
Сначала я не выступал на партсобраниях, и меня обвинили в равнодушии и отсутствии активности. Тогда я стал выступать на каждом собрании с пятнадцатиминутным обзором всего, о чём писала партийная газета «Правда». Через полгода меня попросили умерить мою активность и прекратить выступления. После этого я садился в первом ряду лицом к президиуму партсобрания и научился сразу засыпать. Меня будили только тогда, когда я начинал храпеть, или собрание заканчивалось.
Время от времени мне полагалось участвовать в субботниках или ездить на овощную базу перебирать гнилые овощи. Я ездил только два раза, отговариваясь расстройством желудка. В конце концов, на такую закономерность кто-то обратил внимание, и это было главным обвинительным пунктом в той анонимке, которую полчаса зачитывал учёный секретарь на первой защите моей докторской диссертации.
Создавая систему компьютерного управления или, как говорили там, вычислительную систему, я часто встречался с начальниками главков и управлений Министерства. Я решил, что все подсистемы производства, снабжения и т. д. должны были быть завязаны на подсистему контроля исполнения решения, директив и приказов министра и его замов. Эту систему я проектировал с начальником канцелярии министерства, который скоро решил, что, представив этот проект как диссертацию, он сможет стать кандидатом наук. Себя он называл серым кардиналом министерства и был главным смотрителем всех дел по линии КГБ.
Как полагается, в министерстве был Первый, т. е. секретный отдел со своим начальником. Так вот этот начальник решил проводить со мной профилактическую работу по поводу отъезжантов-евреев. Он стал останавливать меня в коридорах и говорить: «Давай зайдём ко мне на пару минут». Хотя был уже не 37 год, отказать начальнику Первого, то есть гэбэшного отдела, было невозможно, и я, несмотря на отсутствие допуска к секретной информации, спокойно шёл за этим начальником мимо десятка всегда чем-то занятых его сотрудников в его кабинет. Там он, по-свойски подмигнув мне, всегда говорил: «Ну, здесь нас никто не слышит», пока однажды я не заметил: «кроме вашей телефонной прослушки», и начинал со мной обсуждать «как с простым членом КПСС» очередную статью в газе-те «Правда» или «Известия» о якобы раскаявшихся евреях, которые умоляют о возвращении в СССР. Ему надо было обязательно услышать моё
