Терешков с подручным благополучно выползли на насыпь, финкой и руками разгребли песок под рельсом, сунули туда сверток с толом, присыпали песком и уже начали было маскировать кабель, когда перед ними вырос знакомый силуэт стража с козлиной бородкой.
— Иди, дядя, вон к тому кустику, — шепнул ему Терешков, не отрываясь от дела, — там наши ребята тебя свяжут.
— И думать не моги! — зашептал дядя, тряся бороденкой, — Забирай свои монатки и крой отсюдова!
— То есть как это крой? — Терешков от возмущения даже слегка приподнялся над рельсом. — А уговор забыл?
— Мне, чать, жить не надоело, — изрек дядя и добавил привычное: — Уходи, а то свистать буду!
В это время что-то темное и большое прыгнуло на плечи сторожа, и тот без звука свалился на насыпь. Это Садовский, заметив неладное, выпустил на «клятого мужика» Кривышко. Терешков с подручным подбежали и молча скрутили мужика, заткнули ему рот тряпкой и утащили в лес. Затем вернулись к линии, не торопясь все замаскировали, а когда послышался шум подходящего поезда, Садовский предложил стражу крутнуть ручку подрывной машинки. Тот было опешил, но Филипп Яковлевич торопил: «Быстренько, дядя, быстренько!» — и, перекрестившись, дядя крутнул ручку. Раздался оглушительный взрыв, треск, крик, пошла кутерьма — ну, в общем все, как полагалось при хорошем крушении. Дядя сидел ни жив ни мертв.
— Ну, вот и ты теперь партизан, да еще какой — подрывник! Поздравляю! — Садовский и его ребята смеялись от души.
— Мне теперь домой итти али как?
— А известно домой, куда же? Только ты дай нам клятву, что будешь хранить тайну. Говори: «Клянусь никогда и никому тайны партизан не выдавать».
— Клянусь никогда, никому… — уныло повторил дядя Игнат.
— Ну то-то, а теперь крой до дому да смотри, в случае чего, от нас ведь не спрячешься, мы не иноземцы, а хозяева, везде найдем…
— Да разве я… да, ей-богу… — забожился он. — Вы бы мне хоть синяк какой ни на есть подставили, братцы, как я панам-то покажусь? Скажут — партизан!
— Синяк? Это можно, — согласился Садовский. — А ну, Кривышко!
И Кривышко подставил дядьке большущий синяк под глазом. Отойдя, он полюбовался на свою работу. Для вящей безопасности он еще прострелил ему полу полушубка из бесшумки.
— Теперь ладно будет, крой!
«Клятой мужик», как дикий козел, скрылся в кустарнике.
* * *
Проявляя инициативу и гибкость, наши ребята применялись к любой обстановке, и эшелоны один за другим летели под откос. Гитлеровцы же никак не могли к нам примениться. До зимы 1942 года у них не было единой организации охраны железных дорог, и они действовали от случая к случаю. Вдруг после крушения какого-либо важного эшелона схватят кого попало из гражданской охраны и расстреляют. Разумеется, это только озлобляло население, и число наших пособников росло. В отдельных местах, как, например, на участке Лунинец — Житковичи, «паны» преследовали охрану только за крушения, совершенные ночью. Тогда наши подрывники, объединившись с охраной, стали рвать поезда днем.
Убедившись в том, что нельзя предотвратить крушения поездов с помощью гражданской охраны, гитлеровцы начали увеличивать военную охрану, вырубать леса, прилегавшие к железнодорожным магистралям, минировать подходы к полотну и одновременно с этим приступили к поспешной постройке дзотов вдоль линии.
Чтобы ослабить разрушительные последствия взрывов, они стали прицеплять впереди паровоза платформы с песком или шлаком. В этом случае при небольшой скорости хода поезда взрыв, происходящий под первой платформой, причинял незначительный ущерб составу.
Мы запросили у Москвы взрывателей замедленного действия. Взрыв в этом случае происходил через полторы-две секунды после замыкания проводов, Впоследствии гитлеровцы вынуждены были отказаться от прицепки ненужного балласта. Но практика нам показала, что наиболее разрушительное действие наши мины производили тогда, когда они взрывались не под паровозом, а под вторым или третьим вагоном состава. В таких случаях паровоз протаскивал за собой свалившиеся вагоны, переворачивал уцелевшие и многое добавлял к тому, чего мы не доделывали взрывом мины. Поэтому детонатор замедленного действия мы оставили на вооружении и тогда, когда противник отказался от прицепки платформ с балластом.
Не в силах предотвратить крушения поездов никакими ухищрениями, гитлеровские коменданты начали пускать поезда на замедленной скорости. При этом иногда составлялись караваны по десять — пятнадцать эшелонов, шедших вплотную один за другим, а впереди такого каравана пускали бронепоезд или состав с балластом. Одновременно с этим было усилено патрулирование полотна, На линию были выведены гитлеровские солдаты со специальной задачей обходить свои участки перед поездом, обнаруживать и снимать мины с колесным замыкателем.
В ответ на эти мероприятия мы стали ставить так называемые неснимаемые мины, а впоследствии перешли на подрыв поездов посредством шнура или электрокабеля.
В районе Житковичей в сентябре 1942 года имел место такой случай.
Наша пятерка подрывников заминировала обе колеи — западную и восточную. Мины были поставлены одна от другой метров на двести. На восточной колее подорвался состав. Несколько вагонов свалилось под откос на внешнюю сторону. Около одиннадцати часов дня двигался поезд на запад. Машинист вел состав очень медленно, тщательно осматривая рельсы. Заметив проводки, перекинутые через рельс, он остановил поезд и, подойдя к мине, вместе с кочегаром, одним жандармом и двумя солдатами из охраны, взялся за проводки и чиркнул их перочинным ножом. Взрывом убило всех. Не пострадавший состав остался на линии до восстановления разрушенного участка и до прибытия новой паровозной бригады.
Надо, однако, отдать гитлеровцам справедливость в одном отношении: была область борьбы с железнодорожными катастрофами, в которой они достигли успехов. Это ликвидация последствий крушения. За редким исключением, они успевали убрать обломки разбитого состава и восстановить движение на линии за каких-нибудь восемь или десять часов. Мы старались устраивать катастрофы в выемках, где подбитые вагоны, нагромождаясь кверху, заваливали полотно обломками дерева, металла и грузов, затрудняя подъезд вспомогательных поездов с подъемной техникой. Но и в этих случаях четырнадцати — пятнадцати часов было им достаточно, чтобы все было убрано, заметено, присыпано песком.
Признав железнодорожные крушения за норму, гитлеровское командование организовало особые воинские части, которые прибывали к месту взрыва на специальных поездах со специально сконструированными подъемными кранами. Если под откос летел эшелон с живой силой, то гестаповцы немедленно оцепляли место крушения, не подпуская никого на пушечный выстрел. Потери людского состава являлись у них величайшим военным секретом. В силу этого охрана одного железнодорожного участка обычно не знала, что происходило на другом. Военная тайна у гитлеровцев соблюдалась свято, но опыт борьбы с крушениями поездов осваивался ими слабо и медленно.
12. Мина Авраама Гиршельда
Наши неснимаемые мины причиняли гитлеровцам много хлопот. Взрывать эти мины с расстояния было невыгодно, так как производимое взрывом разрушение полотна требовало потом большой восстановительной работы и задерживало движение на несколько часов. Поэтому жандармы и администрация железных дорог искали способов извлечения этих мин без взрыва. Требовались не только специалисты, но и охотники для опасных экспериментов, а их, видимо, не находилось.
И вот однажды в районе станции Микашевичи на глазах у наших подрывников одна наша «неснимаемая» мина была снята, Впоследствии нам удалось установить интересные подробности этой фашистской операции.
* * *
В Ленинском районе Пинской области гитлеровцы арестовали все нетрудоспособное еврейское население, вывезли в один из лагерей смерти и поголовно уничтожили. Трудоспособных мужчин евреев они собрали в спецлагерь в Слониме и заставили работать в мастерских по специальности. Работавшим в мастерских было заявлено, что их семьи отосланы в Познань, где они будут находиться до конца войны. Среди многих других в слонимском еврейском лагере работал часовщик Гиршельд Авраам. Ему не было работы по его специальности, его гоняли на земляные работы по ремонту железной дороги и шоссе.
Как-то утром Гиршельда не послали на работу, а позвали в комендатуру и на завтрак подали кусок настоящего белого хлеба и кофе с молоком. Авраам насторожился. «Что-то гитлеровцы задумали сделать со мной неладное, раз начали кормить по-человечески», — подумал он и не ошибся. После завтрака пришли фашистский фельдфебель с железнодорожным жандармом и начали с ним разговаривать по-хорошему, расспрашивая о том, насколько он компетентен в электротехнике. Гиршельд заявил, что он может разбираться в электротехнических схемах, и если ему и его семье будут созданы нормальные условия жизни, то он готов оказать услуги в этой области.
