В тишине не слышалось даже птиц и ветра. Иван, спрыгнув с седла, медленно пошел по скрюченной от огня муравке подворья к тому месту, откуда долетали странные звуки. Он вдруг увидел обложенное обгорелыми поленьями творило, бросился к погребу, распахнул его. Из сумерек донеслось сдавленное: "Уа-уа…" - как будто плачущему ребенку зажимали рот.
- Кто там есть, выходи!
В ответ звучал лишь тот же сдавленный плач. Копыто нырнул в погреб, стал осматриваться. В углу, между кадками, затаилась маленькая фигурка со свертком на руках, из сумерек испуганно поблескивали глаза.
- Ты кто?
- Васька я, Васюха, - ответил дрожащий голосок. - Дяденька, не убивай меня, я больше не буду…
Из горла Ивана вырвался странный звук, он опустился на колени перед мальчишкой:
- Што ты, сынка, што ты! Свой я, свой, православнай…
Он прижал к себе мальчишку с плачущим ребенком, поднял на руки, шагнул к лестнице:
- Касьян, помоги…
Почуяв руки взрослого, младенец затих. Наверху белоголовый парнишка лет семи, перемазанный золой и глиной, давясь слезами, рассказал, как тетя Настена дала ему ребенка поводиться, пока поливала огород, и он ушел с полугодовалым братишкой за ригу, в овсы, рвать цветочки. Тогда-то и налетели лихие люди. Васька слышал чужой страшный визг, крики женщин, видел, как избы занимались огнем, и забился в самую гущу овсов. Голодный ребенок стал плакать, но Васька осмелился подойти к сгоревшему дому только вечером, когда одни головешки дымились на пепелище. Поплакав над убитыми бабкой и дедом, он накормил голодного братишку пережеванным маком с репой, натаскал соломы в погреб и дрожал всю ночь, боясь, что придут волки. Но волки не пришли, и утром он решил жить дома, дожидаясь пропавших отца с матерью или родичей. В огороде были овощи, в поле - колоски, и совсем близко пробегал родниковый ручей.
Младенец снова заплакал, парнишка вынул из сумы головку спелого мака и яблоко, стал жевать. Касьян достал сухари.
- Пожуй-ка хлебца, Васюха, сытнее будет, да и сам поешь.
Нажевав еды, мальчишка завернул ее в клочок рединки, сунул соску братишке в рот, и тот затих, зачмокал.
Найденышей оставлять было нельзя. Копыто решил изменить свой путь и до выхода на серпуховской тракт побывать у пастухов, чтобы оставить им ребятишек.
Удача полюбила сотника Куремсу с тех пор, как могущественный эмир Крыма и всей Таврии темник Кутлабуга приметил его благосклонным взором. Словно верная собака, не щадя себя и своих воинов, бросался Куремса исполнять приказы Кутлабуги еще в те годы, когда темник был тысячником, а Куремса только начал командовать десятком. Во всех походах под знаменами Мамая Куремса приказывал своим воинам выкладывать на смотрах военную добычу вплоть до медного пула и железной пуговицы, чтобы начальник мог отобрать нужную долю для себя и повелителя, дарил начальнику полоненных девственниц и здоровых мальчиков, за которых в крымских городах платят звонким металлом, дорогим оружием, роскошной утварью и одеждой. Заметил Кутлабуга преданность и бескорыстие Куремсы, приблизил к себе и оставил в Крыму, когда оберегал родовой улус Мамая во время его злосчастного похода на Москву. Степные звери и птицы давно уж растащили кости многих славнейших воинов, с которыми Куремса еще три года назад не мечтал и поравняться, а он, тридцатилетний сотник, теперь в такой чести, что и сорокалетние десятники сами готовы чистить его лошадей. Вчера поздно вечером Кутлабуга самолично послал Куремсу разграбить большое село недалеко от московской дороги.
Участвовать в нынешнем походе - великая удача. Правда, идти скрытно, почти не отдыхая неделями, теснясь у редких огней в часы привалов, было тяжело. Зато теперь нигде и намека нет на сильное вражеское войско - крымчаки видели только сигнальные дымы русских дозоров, - а обозы тумена уже полнятся рабами и хлебом, мехами и тканями, воском и медом, в сумах воинов позванивают серебряные мониста, браслеты, перстни и серьги, сорванные с русских красавиц, драгоценные оклады с икон и церковных книг, чеканенные московские рубли и денги, украшения и утварь из разграбленных боярских теремов.
Велик хан Тохтамыш. Не то что враг - свои-то не знали до последнего часа, куда направляет он быстрых степных коней. Слышно, великий князь Димитрий бежал в северные непроходимые леса, его столица со всеми сокровищами осталась без защиты, а крымский тумен идет впереди войска - то-то будет пожива! Значит, и сам Кутлабуга выкладывает перед ханом добычу до последней денги, иначе разве хан пустил бы его первым? Надо уметь угождать владыкам. Куремса всегда потешался над теми, кто, добыв первую беличью шкурку в походе, норовил запрятать ее в собственные штаны. Своих он беспощадно порол за такую глупость.
Полусотня ворвалась в село на заре, когда люди еще не разбрелись по работам. С шакальим визгом и завыванием лохматые всадники промчались по улице и в удивлении смолкли, удерживая лошадей: село стояло пустое. Распахнуты ворота подворий, зияет растворенной дверью церковь, посреди улицы задрал оглоблю опрокинутый рыдван, но нигде - ни звука, даже собаки не брешут, и ни один дымок не курится над избой.
- Бежали, шайтаны! - выругался сотник со злобой, словно жители села посулили ему райское блаженство и коварно обманули. Он спрыгнул с седла, покачиваясь на кривых ногах, вошел на подворье большого дома, потянул носом запах остывшей крови - недавно здесь резали скотину, - отбросил ногой с пути старый хомут, рванул незапертую дверь. В сумрачной пустоте избы тревожно всплакнула половица, кто-то метнулся от печки, заставив сотника схватиться за оружие. Он громко выругался, услышав шорох кошки, нырнувшей в подполье. Голые стены, голые столы и лавки, раскрытые пустые сундуки. Сотник выбежал на двор, охваченный яростью. Воины шныряли в клетях и пустом хлеву, протыкали соломенные кучи заершенными щупами, искали в огороде свежие покопы. Из погребов выволакивали кадки с соленьями, лагунки и кувшины с деревенским питьем. Село и вправду было большое, застроенное добрыми избами; в таких бывает много ценного имущества, здоровых детей, крепких юношей, мастеровитых мужиков, молодых женщин и девок. Куремса чувствовал себя обворованным.
- Искать следы! - рявкнул он в лицо оказавшемуся перед ним десятнику. - Надо переловить избяных тарбаганов, они близко.
Десятник осторожно ответил:
- Старый харабарчи говорит: уже день и ночь, как люди ушли отсюда. Они, наверное, теперь в Москве.
Куремса и сам видел, что село оставлено не два часа назад - собаки разбрелись и не охраняли свои дворы, - но поблизости не было другого большого селения, а подальше рыщут такие же добытчики. Как явиться на глаза эмиру без подношений?
- Ищите следы! - Сотник затопал ногами. - Землю носами изройте, а следы найдите!
Куремса бросился на упругую травку подворья и закрыл усталые после бессонной ночи глаза. Одни воины продолжали обшаривать постройки, другие, повалив плетень, загоняли коней в огород, третьи опорожняли турсуки с водой и наливали в них русское хмельное питье. Куремса предупредил, не открывая глаз:
- Кто хлебнет вина или меда, утоплю в первом болоте.
Прошел час. Металлический звон спугнул дрему Куремсы, и он мгновенно вскочил. Молодой воин выкладывал из мешка кузнечную снасть. Сотник стал перебирать молотки, хитрые клещи и обжимы, тиски, напильники, бородки, зубила и подбойники, щелкал языком. Русы - великие мастера в железном деле, равных им нет в окрестных землях. Родич в далеком степном улусе просил Куремсу добыть при случае русскую кузнечную снасть, и вот она в руках. Возить ее тяжело, но как не уважить богатого родича, который ведет дела с купцами из Сурожа и Кафы, а в обмен за кузнечный инструмент сулил отару рунных овец и двух верблюжат?
- Сложи обратно в мешок и навьючь на свою лошадь!
В дальнем углу подворья шла запрещенная игра в кости, но Куремса делал вид, что не замечает.
- Наян, - окликнул один из десятников, - не пора ли нам погреться от урусутских изб?
- Подожди холодов, Сондуг. - Куремса ухмыльнулся. - Не забывай: нам еще возвращаться.
Куремсу не зря учили в Орде грабежным хитростям. Если войско пойдет обратно тем же путем, можно добрать то, что ускользнет из рук теперь. Надо выжигать мелкие деревни, оставляя кое-где большие села. В холодное время эти опустевшие села станут хорошей приманкой для попрятавшихся урусов, особенно для женщин с детьми. Набьются в избы, как тараканы, и уж тогда-то Куремса постарается ворваться сюда первым.
Десятник прискакал часа через два.
- Наян! Мы нашли след стада - это большое стадо коров, овец и коз, которых русы угнали в лес.
- Я велел тебе искать урусов, а не их коров и коз!
- Но следы телег разбегаются по всем тропам, как распуганные зайцы. Скотом урусы дорожат, со стадом ушло много людей, есть большие следы и маленькие. Мужики там, где их коровы.
