В посаде после веча удивительно тихо. Всюду встречались вооруженные караулы. Всматриваясь в строгие лица бородачей и юнцов, прислушиваясь к голосам новоявленных десятских, замечая, как послушно прибывающие в город люди занимают указанные им места на улицах и во дворах, и с какой готовностью повсюду отворяют им ворота московские жители, и до чего спокойно в телегах и у таганов женщины кормят ребятишек, Олекса стал подумывать, что народу дано непостижимое знание. Если в грозное время он способен действовать своей волей, выдвигая воевод и распорядителей, зачем ему в обыденной жизни такая прорва князей, бояр, поместников, окольников, дьяков, тиунов, судей, тысяцких, сотских, десятских, приставов, попов и прочих, и прочих - дармоедов? Разве сельские мужики не могут себе выбрать старшин, как это делают ремесленники посада? Конечно, без князя с войском не обойтись государству, но ведь сколько при каждом князе одних лишь бояр "служилых" - от мечников и конюших до разных спальников, стольников, сокольников и собачников - враз не перечислишь! И у каждого - поместья с людьми, и каждый держит свору своих "служилых". Кому служат они? Любой замечал, наверное, что в разные начальники чаще всего выбиваются люди хитрые, корыстные, умеющие блюсти, прежде всего, собственную выгоду. И не за то ли их ставят начальствовать, что господину они сапоги лижут, извиваются пред ним во прахе, но подначальных сгрызут и затопчут, когда велят им собственная выгода и хозяйский интерес?
Олекса усмехнулся и поежился - мысль бежала дальше. Он встречал достойных начальников. Чаще всего это те, кого люди выбирают сами, а не те, кого им навязывают и сажают на шею… Да уж не себя ли он хвалит? - его-то сегодня выбрали вместе с Адамом… Ладно! Раз уж выбрали - отслужит, как только может!
От горящих мостов ветер наносил дым на стены Кремля, в небе назойливо каркало воронье. Возвращаясь, Олекса задержался в Никольской башне. Здесь уже по-домашнему обжились пушкари во главе с Пронькой Пестом, теперь к ним присоединились ополченцы-стражники. Олексе показали башенные подвалы, где хранился припас для метательных машин - огромные стрелы, похожие на копья, каменные и свинцовые ядра, взрывные бомбы в виде глиняных горшков, начиненных зельем и горючими смолами…
Под стеной кашевары разводили огонь. У ворот терема князя Серпуховского стояла стража, и это понравилось Олексе: Адам воеводствует всерьез. Вспомнились серые глаза Анюты, но Олекса удержался от желания разыскать девушку. Он еще не признавался себе в том, что и ее глаза удержали его в Москве.
Из большой залы долетел строгий голос Адама:
- Вы сами теперь начальные люди, и по пустякам ко мне не бегать. Начальник он потому так и называется, што всякому полезному делу начало дает. Кто же думает, што начальник должон лишь погонять других да садиться на первое место за столом, того - в шею…
Олекса вошел. В зале непривычно пахнуло на него дегтем, зипунами, крепким мужичьим потом. Увидел знакомые лица Клеща, Рублева, Вавилы. Из бояр и священников - ни одного.
- Погодите, старшины, - удержал Олекса выборных, готовых покинуть терем. - Мыслится мне, воевода, негоже нам силой неволить тех, кто стремится из города. Какие с них ратники? Да и в Кремле тесно будет - народ валит к нам вовсю. Ну, как надолго засядем? Голод начнется, хуже того - от стеснения хвори нападут. Придут холода - одних дров сколь потребуется всех-то обогреть.
- А я што говорил, Адам? - поддержал боярина Рублев.
- Пущай бегут, - пробасил Клещ, - токо пожитков им не выдавать.
- Это почему ж?
- Потому! Зачем татарин идет со степи? Да за поживой. Нам, глядишь, откупаться от хана. Кто мечом не хочет - пущай добром нажитым делу послужит.
- Верно! - удивился Адам. - Решаем: путь беглецам чист, но оставлять им лишь тягло, одежду и корм. Остальное - долой с возов. И штобы порядок построже блюсти, выезжать им лишь Никольскими воротами.
Когда разошлись старшины, Адам предложил:
- Пойдем-ка, Олекса Дмитрич, навестим владык в святых обителях. Сами не спешат к нам, а без них воеводствовать негоже. На бояр надежды мало - опять в терема позабились.
Олекса лишь глянул на дверь, ведущую в верхние покои, и стал оправлять меч.
Снова пахнуло дымом от догорающих мостов. В воротах появилось трое ополченцев, они вели скованного цепями человека, одетого в лохмотья, заросшего серым грязным волосом. Ввалившиеся глаза его смотрели, как испуганные мыши из норок, нос на опавшем лице казался огромным.
- Што за колодник? - строго спросил Адам.
- В подвале вельяминовском на чепи сидел. Его, видать, забыли, дом-то как есть пустой. Стал выть собакой, а дружинники боярина Красного услыхали и нашли ево.
- Кто таков? Пошто в подвал посажен?
Глаза-мыши метались, оглядывая окружающих. Человек, кажется, плохо понимал происходящее: отчего опустел огромный двор окольничего, где его бросили прикованного, почему небо в дыму, с чего это на княжеском дворе хозяйничают простолюдины и одного из них именуют воеводой?
- Язык те отрезали? - грозно спросил Олекса, лучше Адама умевший вести допрос. - Имя? Откуда сам?
- Сибур я, Сибур, господин боярин. С Новагорода Великого, - торопливо, каким-то птичьим голосом ответил колодник.
- Имя странное, нехристь, што ли?
- Христианин я, христианин…
- Как в Москву попал? За што взят в цепи?
- Помилуй, великий боярин! С торговыми людьми шел, обнесли меня злыдни, наклепали Вельяминову, будто татьбой промышлял. Он и велел в подвал кинуть. А за меня великие гости новгородские поручатся - и Купилка, и Жирох, и сам Корова, да и старост иных кончанских взял бы в послухи.
Адам хмурился. Колодник называл именитых купцов, да поди-ка проверь, что и они знают этого Сибура!
- Давно сидишь на цепи?
- Как бы тебе сказать, боярин… Счет уж дням потерял. Месяца с два…
- Неуж Вельяминов за то время сведать о тебе не мог?
- Не смею грешить на великого боярина - у него дел много, а я человек маленький.
- Ну-ка, целуй крест, што не врешь, - приказал Адам.
Колодник грязными пальцами нашарил под рубахой темный крестик, дрожащей рукой сунул в темный провал бороды.
- Што будем делать, Олекса Дмитрич?
Звякнув цепями, колодник упал на колени:
- Помилуйте, бояре, по неправде страдаю. Отпустите вы меня за-ради христа, молиться за вас стану. Дома жена уж извелась теперь с малыми. - Сибур заплакал.
Чуял Олекса какую-то фальшь в этом носатом, да и Вельяминов не таков, чтобы держать человека на цепи, как собаку, по одному сомнительному навету. Но сердце податливо на слезы, к тому же Олекса обычно имел дело с врагом открытым, прущим на тебя с обнаженным мечом. Махнул рукой.
- Раскуйте его, - приказал Адам. - Дайте чего-нибудь на дорогу да отправьте вон. И пусть волосья обрежет - не то переполошит весь город.
Заглушая тревожный вороний грай, колокола церквей зазвонили к вечерне.
V
До Оки Тохтамыш не давал войску ни сна, ни отдыха. Он стороной обошел Тулу, лежащую в пределах Рязани, его передовые отряды врасплох захватили маленький городок Алексин, но Тарусу нашли пустой и помчались на Любутск. Уже многие сотни пленников тянулись позади вьючных караванов ордынских тылов и сотни вьюков были набиты первой военной добычей: пока еще не пресытившиеся грабежом воины хватали все мало-мальски ценное, что попадало под руку. Жечь селения Тохтамыш строжайше запретил, чтобы не выдать движение Орды. Он надеялся хорошо поживиться в Серпухове и сам пошел с головным туменом к городу, рассчитывая напасть на него перед рассветом, когда люди крепко спят и самую бдительную стражу одолевает дрема. Иные из пленников утверждали, будто в Серпухове находится брат великого князя московского знаменитый воин Владимир Храбрый. Этот князь стоил самого города, а то и удела - он мог стать в ханских руках бесценным заложником или пугалом для Димитрия. Не верил Тохтамыш, чтобы высокородный князь Серпуховской удовлетворялся при Димитрии положением удельника.
Оку перешли вдали от Серпухова, перед закатом. Здесь, у переправы, рязанский князь, как и было условленно, откланялся хану, не медля ни часа, убыл восвояси. Впереди лежали только московские волости. Двинулись к городу уже в темноте. В полночь высокие облака вдруг озарились - как будто солнце повернуло обратно. Изумление Тохтамыша сменилось неописуемой яростью. Не было сомнений: это Кутлабуга, тумен которого шел с левой руки, нарушил ханский приказ и первым ворвался в Серпухов. Крымчаки отличались особой беспощадностью в захваченных селениях - жгли, рвали все, что попадало под руку, загоняли в полоны даже стариков, надеясь, что хоть кто-то выдержит невольничий путь до фряжских торговых городов, где можно сбыть все - вплоть до лаптей и собачьего ошейника.
- Я повешу на суку этого проклятого табунщика за его жадность! - поклялся Тохтамыш перед свитой.
