В Гарлеме Вашингтон расположился в особняке уехавшего лоялиста — полковника Роджера Морриса, с которым когда-то вместе служил во время Франко-индейской войны. Дом стоял в миле к югу от форта Вашингтона, в самой высокой точке Манхэттена. С балкона было видно Гудзон, долину реки Гарлем, старую голландскую деревушку с тем же названием и узкий канал Хелл-Гейт. В погожие дни можно было даже разглядеть далекие шпили Нью-Йорка и холмы острова Статен, располагавшиеся в 20 милях.
Как обычно, главнокомандующий встал до зари, написал несколько писем. И тут ему сообщили о вражеском наступлении. Вашингтон послал Рида на разведку.
Он ожидал атаки. Только что он доложил в письме Хэнкоку, что отправил несколько разведывательных отрядов для сбора сведений о диспозиции неприятеля. Самые боеспособные его солдаты, сотня рейнджеров из Коннектикута, под руководством лучших офицеров еще затемно ушли на задание. А на рассвете они напоролись на выходивших из леса британцев.
Рид добрался до них как раз в этот момент и во весь опор поскакал обратно — за подмогой. Вашингтон находился на южных подступах к Гарлемским высотам, где стояли части Натанаэля Грина. Рейнджеры отступали, рассредоточившись и отстреливаясь на ходу.
С холма спускались красномундирники, трубя в охотничьи рожки. Вашингтона передернуло. Вот как? Забаву себе устроили? Травлю? К бою!
Он отправил рейнджеров и три роты виргинцев зайти врагу в тыл, окружить и заманить в ловушку, где его встретят Грин и Патнэм с основными силами.
Противник лавиной скатился с холма. Завязался бой. Но маневр, задуманный Вашингтоном, не вполне удался: рейнджеры начали стрелять слишком рано, не успев обойти неприятеля сзади. Англичан не удалось захватить врасплох. Оба командира американцев были смертельно ранены. Увидев это, Вашингтон бросил в бой новые силы; англичане тоже ввели подкрепление, в общей сложности их было пять тысяч человек.
Сражение продолжалось несколько часов; американцы стояли насмерть. И постепенно британцы начали отступать… а потом побежали! Американцы устремились за ними.
Опасаясь, что это ловушка, Вашингтон велел прекратить атаку, но сделать это оказалось нелегко. «Преследование бегущего врага оказалось столь новым делом, что лишь с большим трудом наших людей удалось отвести назад», — писал потом Джозеф Рид. Сообщая о произошедшем Конгрессу, Вашингтон назвал его «ожесточенной стычкой», не похваляясь победой. Но для его армии это была настоящая виктория, столь необходимая ей, чтобы вернуть уважение к себе. Оказывается, и англичане умеют быстро бегать! Надо лишь вдарить хорошенько! Удалось даже захватить пленных.
От них Вашингтон и узнал, что сражение произошло случайно, Генри Клинтон вовсе не планировал наступления на этот день.
Во время боя случился один неприятный инцидент. Рид увидел солдата, бежавшего от врага. На приказ остановиться и повернуть назад Эбенезер Леффингвелл поднял мушкет и спустил курок, стреляя в Рида почти в упор. Осечка. Рид вырвал ружье из рук другого солдата и тоже спустил курок. Осечка! Тогда он выхватил саблю и дважды полоснул Леффингвелла, ранив его в голову и отхватив ему большой палец, а затем арестовал. 19 сентября состоялся военно-полевой суд. Леффингвелл признал свою вину; за трусость в бою и попытку застрелить офицера его приговорили к расстрелу на следующий день, но когда он уже встал на колени, ожидая залпа, Вашингтон, уступив просьбе Рида, его помиловал. Но, предупредил главнокомандующий, следующий совершивший такое же преступление будет предан смерти без всякой жалости.
Состояние дисциплины во вверенных ему войсках по-прежнему было больной темой. Думая об этом, он морщился и тихо стонал, как от всё чаще донимавшей его зубной боли. Докладывал Конгрессу о «похоти и воровстве» среди солдат, о полковых хирургах, выдающих за взятки справки о болезни или инвалидности, освобождавшие от воинской повинности. Напрасно вы боитесь учреждать регулярную армию, другого выхода нет! Нужны правила, устав, дисциплина; к черту эту вольницу! Наказывать, и посильней! Пока же за самый тяжелый проступок полагалось максимум 39 плетей, но пороли не «как положено», а «играючи», так что многие крепкие ребята с задубевшей спиной охотно шли на риск: три дюжины плетей за бутылку рома — не такая уж дорогая цена.
«Пытаться ввести дисциплину и субординацию в новой армии, должно быть, всегда тяжело, — писал Рид жене, — но там, где повсеместно применяются принципы демократии, где так велико равенство и господствует уравнительный подход, либо не будет никакой дисциплины, либо тот, кто пытается ее навязать, станет всем ненавистен и гадок, а этого никому не хочется».
Девятнадцатого сентября лорд Хоу издал прокламацию, обращенную к американскому народу. Осуждая упрямство его представителей в Конгрессе, которое до добра не доведет, он призывал американцев опомниться и вернуться под эгиду законного государя в обмен на мир и процветание. Эта прокламация вызвала раздражение с обеих сторон, но события следующей ночи заставили о ней забыть.
Сразу после полуночи в кабаке «Дерущиеся петухи» на южной оконечности Нью-Йорка занялся пожар. Дул юго-западный ветер, и огонь быстро разгорелся. Кровельная дранка дымилась и рдяно пламенела в темноте, взвивалась в воздух и разлеталась, неся гибель в мирно спавшие дома. Док-стрит, Бридж-стрит, Рыночная площадь и Бивер-стрит запылали одна за другой. Из Гарлема, в десяти милях к северу, видно было только далекое зарево.
Ударить в набат было нельзя — Вашингтон приказал снять все колокола и переплавить на пушки. Британские солдаты бросились на помощь, но пламя уже бушевало во всю мощь, жар стоял такой, что не подойти, и с десятком ведер делать тут было нечего.
Стали скорее разбирать еще не загоревшиеся дома, но и это не помогало. И если бы в два часа ночи ветер не переменился на юго-восточный, был бы сожжен весь город, а так выгорела лишь его западная часть, от Бродвея до Гудзона, включая «Землю обетованную». Церковь Троицы на пересечении Бродвея и Уолл-стрит превратилась в пирамиду огня, пылавшую, пока от нее не осталась куча золы.
На улицы выскакивали полуголые люди — старики, женщины, дети, — бежали, сами не зная куда, пытались спастись в других домах, но и оттуда им вскоре приходилось спасаться вместе с хозяевами и бежать дальше… Страшный гул пламени смешивался с грохотом рушащихся домов, дребезжанием по булыжной мостовой армейских повозок, присланных для вывоза имущества, криками солдат, визгом, плачем детей…
Опасаясь, что пожар мог быть устроен мятежниками, чтобы под его прикрытием устроить ночную атаку, братья Хоу не решились бросить на тушение крупные военные силы. К десяти утра пожар угас сам собой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
