«Если он согласится с доводами Лизы, то…»
Анна Александровна боялась докончить свою мысль, до того она показалась ей привлекательною, и только с мольбою обратила полные слез глаза на висевший в ее спальне, куда она удалилась после отъезда Елизаветы Петровны, большой образ Скорбящей Божьей Матери – этой Заступницы и Покровительницы всех обиженных, несчастных и сирых.
Чудный лик Богоматери, казалось, с ободряющей любовью во взоре глядел на скорбящую по сыну мать.
Старушка невольно не могла отвести глаза от этого лица и как-то машинально опустилась на колени перед образом и забылась в теплой молитве.
Как бы в ответ на эту искреннюю молитву было вторичное посещение в тот же день старушки Елизаветой Петровной.
Подробно рассказала она ей свой разговор с Сергеем Павловичем Долинским и его план поручить расследование этого дела Савину.
– Так он тоже находит, что Митя?..
Анна Александровна остановилась, как бы боясь высказать последнее слово.
– Конечно же находит, что он не виноват… Он совершенно согласился со мной, что Дмитрий Павлович – жертва адской интриги негодяев.
– Так, так… – грустно покачала головой старушка.
– Иначе бы он не придумал найти человека, который знает всех этих лиц и сумеет среди них самих обнаружить всю эту хитросплетенную сеть, которою они опутали невинного из-за своих гнусных расчетов…
– И ты думаешь, он возьмется?
– Долинский убежден, что да, а он знает его лучше, чем я.
– Дай-то Бог, дай-то Бог!.. – прошептала Анна Александровна, и в первый раз лицо ее несколько прояснилось.
Когда же, как мы знаем, в тот же вечер Елизавета Петровна попросила у ней позволения временно переехать к ней, то Сиротинина с радостными слезами бросилась на шею молодой девушке.
– Вы уже говорили об этом с Селезневыми?
– Нет еще, но я, во-первых, им не нужна, так как была приглашена к дочери, которой теперь нет, и, во-вторых, я не могу жить среди людей, которые иного мнения о нем, чем я.
Анна Александровна поняла, что «о нем» значит о ее сыне, и одобрительно кивнула головой.
– Кроме того, мне приходится там встречаться с молодым Алфимовым, которого я считаю хотя, быть может, и не самостоятельным, но зато главным виновником несчастья Дмитрия Павловича. Я уже видела его.
– Видела… Но что же он? – взволновалась старушка.
– Если бы вы сами видели, что делалось с ним, когда заговорили о растрате в его конторе и когда я высказала мое мнение, что Дмитрий Павлович жертва негодяя, скрывшегося за его спиной, причем как бы нечаянно взглянула на него, то вы сами бы поняли, что, несомненно, взял деньги он.
– Да что ты?
– Он был бледен, как полотно, и сидел, как приговоренный к смерти. Выбрав удобную минуту, он ушел. Несомненно, что это дело его рук и, быть может, даже не с одной целью свалить на Дмитрия Павловича свою вину он подсовывал ему ключи…
– Какая же другая цель?
– Ему хотелось устранить его со своей дороги.
– Я тебя не понимаю.
– Я не хотела говорить этого раньше времени, но все равно, придется сказать это Долинскому и Савину, так должна же я сказать и матери моего жениха.
– Что такое?
– Он влюблен в меня.
– В тебя?
– И даже объяснялся мне в любви… Помните в тот день, когда он провожал меня к вам на дачу и даже вошел к вам, но держал себя как-то странно?
– Помню, помню…
– Видимо, ему и посоветовали сразу убить двух зайцев… Свалить всю вину и устранить соперника.
– Боже, какая подлость! – воскликнула старушка.
– От его приятелей можно ожидать всего… Это мое соображение, но оно, по моему мнению, может служить некоторою путеводною нитью при розысках. О любви к женщине в этом кружке, где вращается молодой Алфимов, говорят открыто, не стесняясь… Ведь там женщина и призовая лошадь стоят на одном уровне.
На этом Елизавета Петровна и Анна Александровна расстались, чтобы с другого дня зажить совместною жизнью и совместной надеждой на торжество правды.
X
За завтраком
Явившийся к Елизавете Петровне в квартиру Сиротининой Николай Герасимович Савин был принят как посланник неба.
Дубянская заняла кабинет Дмитрия Павловича, и Анна Александровна любила проводить с ней все свое свободное от хлопот по хозяйству время именно в этой комнате.
Казалось, для обеих женщин растравление раны воспоминаниями, навеваемыми всякой безделицей, в этой тщательно убранной и комфортабельно устроенной комнате доставляло жгучее наслаждение.
Елизавету Петровну эти воспоминания, окружавшие ее днем и ночью, закаляли на борьбу, а для старухи-матери, в сердце которой появилась надежда, они стали почему-то еще более дорогими.
На второй день после переезда Дубянской, в квартире Сиротининой раздался резкий звонок.
Он донесся до слуха Елизаветы Петровны и Анны Александровны, бывшей в комнате последней.
– Кто бы это мог быть? – с недоумением сказала старуха.
– Быть может, письмо… – сделала догадку Дубянская.
– Для письма не время…
Вошедшая служанка разрешила сомнения.
– Пожалуйте, барышня, к вам-с… – сказала она, обращаясь к Елизавете Петровне.
– Ко мне, кто?
– Какой-то господин… Вас спрашивает… Дома, говорит, Елизавета Петровна, ну я, вестимо, говорю: «Дома, пожалуйте…»
– Да кто такой?
– А мне невдомек спросить-то… Он в гостиной…
– Экая ты какая, можно ли так всех пускать…
– Господин хороший…
Дубянская оправила наскоро свой туалет и вышла. В гостиной она застала Савина.
– Николай Герасимович… Вот не ожидала…
– Прямо чуть не с вокзала к Долинскому, а затем к вам… Взявшись за дело, нечего дремать… Куй железо, пока горячо, сами, чай, знаете поговорку…
– Я не знаю как, и благодарить вас… Садитесь…
Савин сел в кресло, а в другое опустилась Елизавета Петровна.
– Благодарить будете потом, если будет за что, а пока еще не за что… – заметил Николай Герасимович.
– Как не за что?.. Примчались по чужому делу…
– Оно меня так же интересует, как свое собственное. Я, прочитав письмо Сергея Павловича, подпрыгнул от радости, что могу быть вам чем-нибудь полезным.
– Благодарю вас.
– Опять же не за что. Сознавать, что работаешь на пользу других, так приятно, что в этом сознании уже лежит величайшая награда, а я и обрадовался потому, что за последнее время начал подумывать, что я уже совсем никому не нужен…
– Полноте…
– Верно, верно, я говорю не из фатовства, а искренно. Мне было так тяжело… Теперь я ожил… Долинский дал мне инструкции, к вам я приехал за другими… С завтрашнего дня начинаю тщательные полицейские розыски и не будь я Савин, если не выведу их всех на чистую воду. Жениха вашего сделаю чище хрусталя… Это возмутительная история.
– Не правда ли?
– Положительно.
– Я вам сообщу еще некоторые соображения, но позвольте мне познакомить вас с хозяйкой этой квартиры, матерью Дмитрия Павловича Сиротинина, Анной Александровной.
– Сочту за честь и удовольствие.
Елизавета Петровна вышла и через несколько минут вернулась вместе с Сиротининой.
– Вот, Анна Александровна, позвольте вам представить Николая Герасимовича Савина, который, как вы знаете, был так добр, что взялся помочь нам в нашем общем горе…
Анна Александровна протянула руку и крепко пожала руку Савина.
– Уж не знаю, батюшка, как и благодарить вас… Помоги вам Бог, век за вас буду молиться Пресвятой Владычице Божьей матери…
– Помилуйте, сударыня, я только что сейчас объяснил Елизавете Петровне, что меня самого крайне интересует это дело и, наконец, каждый из нас, если может, обязан помочь ближнему в несчастье…
– Ох, не все так думают в наше время, не все… – печально покачала головой Сиротинина, сидевшая на диване.
Елизавета Петровна начала сообщать Николаю Герасимовичу свои соображения, не скрыла от него смущения молодого Алфимова, при котором она высказала свое мнение о совершенной в банкирской конторе растрате, а также и о том, что Иван Корнильевич ухаживал за ней и мог быть заинтересован в аресте и обвинении Дмитрия Павловича как в устранении счастливого соперника.
– Он, видимо, не ожидал, что я буду на его стороне, и был поражен, когда я высказала решение даже в случае его обвинения, обвенчаться с ним и следовать за ним в Сибирь…
– Да, да, это очень важно… На этой истории скорее всего можно их изловить.
– Я и сама так думаю…
Николай Герасимович передал Елизавете Петровне совет Долинского поехать завтра завтракать к Кюба, где он может встретить всю эту компанию.
– Это хорошо, это будет иметь вид случайного возобновления знакомства и не возбудит с их стороны подозрения.
– То же самое говорил и Сергей Павлович… Великие умы сходятся… – пошутил Савин.
Дубянская грустно улыбнулась.
– Несчастье изощряет женский ум…
– О, как вы правы, и именно тогда, когда мужчина падает духом, женщина начинает работать мыслью.
