совсем роскошные палаты, иначе и не скажешь. Половину гостиницы ГОКа для приезжих прикомандированных выделили под школьный интернат, в котором мы жили в тёплых комнатах по два-три человека. У нас с той поры была общая кухня с титаном всегда горячей воды, красный уголок, воспитатель и уборщицы, нам раз в неделю меняли постельное белье, и в каждой комнате говорило радио. И ни с нас самих, ни с наших родителей за такое гостинично-интернатское обеспечение никто не требовал даже единой копейки. Правда, мы по-прежнему готовили себе пищу сами, но это уже было полбеды. Ну и как тут не скажешь об искренней и щедрой заботе партии и правительства о своём сиром народе?
Собственно, уж если и быть честным до конца, то следует откровенно признаться, что это вот сейчас только, через шестьдесят с небольшим привеском лет от той поры, безвозвратно канувшей в Лету, пишущий эти ностальгические строки может этак вот, казалось бы, даже несколько со скептического старческого высока и вроде бы даже через губу, говорить о том далёком прошлом. А кто-то дотошный может и ядовито спросить: мол, а где ты раньше был, и почему тогда молчал в тряпочку? А всё довольно просто. Взрослые, кто уцелел в те суровые годы и кто сумел сохранить свои семьи, помнили более счастливые времена и верили, что и у их детей жизнь обязательно будет лучше, чем у родителей. Надо только пережить вместе со страной все эти послевоенные невзгоды. И именно поэтому многие люди молчали и упорно трудились до седьмого пота, чтобы приблизить светлое будущее своих детей. Потому что они были реалистами и знали, что без труда не выловишь и рыбку из пруда, и потому что они были уверены, что на пустом месте сразу и сейчас никогда и ничего не сможет появиться. Ну а мы, пацаны, только делающие первые свои шаги, по наивности своей ребячьей и знать не знали ещё никакой другой жизни. И всё вокруг принимали как данность и беззаветно верили только своим родителям, нашей любимой стране и лучшему в мире вождю народов Иосифу Виссарионовичу Сталину. И ведать не ведали мы ещё тогда, что будет у власти в нашей стране ещё и уважаемый и мудрейший Виктор Степанович Черномырдин, который откроет человечеству, и нам вместе с ним, великую сакральную тайну русского характера, так сказать, причинную суть всех наших бед и побед, и всего-то навсего лишь двумя гениальными фразами, но равноценными томам великих мыслителей мира: «Хотели как лучше, а получилось как всегда» и «Лучше водки хуже нет!»
Да, были времена, однако, да на заре туманной юности. А я им всё-таки очень и очень благодарен: ведь это тоже была для меня школа. Хорошая школа жизни!..
5
Ну да ладно, вернёмся к нашим баранам, говоря англицкой поговоркой. То бишь, к последним годам школьным.
По крайней мере, для меня лично, это было очень даже удивительное время. Во-первых, вдруг как-то сразу поразительно яркими красками засветились наши киноэкраны. На них сплошным потоком пошли так называемые «трофейные» фильмы, среди которых было немало прекрасных голливудских картин, особенно поражавших неискушённое воображение подрастающего поколения детей войны Страны Советов. Например, Тарзан и Джейн, сошедшие с киноэкранов, в миг покорили сердца чуть ли не всех мальчишек и девчонок, особенно подросткового возраста, и заставили их влезать на деревья с трубными криками красавца джунглей, призывающего свою неповторимую подругу, и лихо раскачиваться на верёвках-тарзанках. Для ребят постарше более интересными были фильмы о приключениях справедливого мифического пиратского капитана Питера Блада и героического и вполне реального народного предводителя мексиканских повстанцев Санчо Вильи. А многих повзрослее просто завораживали цветные музыкальные фильмы вроде австрийского «Дочь полка» (я ходил на него пять или шесть ряд подряд) и германского «Девушка моей мечты», особенно поразивший настоящим фейерверком красок, выпущенный, кстати, в 1944 году в Берлине и, как говорили тогда ещё, ставший любимым фильмом Адольфа Гитлера. Но, если честно признаться, сюжетик этого красочного фильма показался мне тогда совершенно легковесным по содержанию, и он тут же, наверное, именно по этой причине и забылся. Много десятков лет спустя я снова посмотрел этот пустенький музыкальный водевиль (помог «товарищ» ИНТЕРНЕТ со своими неистощимыми ресурсами) и пожал плечами в недоумении, чем же мог поразить меня, мальчишку, тогда этот и в самом деле трофейный немецкий фильм. Сейчас, с высоты прожитых лет, я расценил этот «шедевр» киноискусства военной поры уже не иначе как обыкновенное истеричное представление на пиру во время чумы. И в самом деле, поражал он всего лишь яркими красками, поскольку цветных фильмов у нас в ту пору ещё просто не было. А вот увиденный мною тогда же, или, может быть, чуть позже, обыкновенный чёрно-белый аргентинский музыкальный фильм «Возраст любви» с неподражаемой в главной роли певицей Лолитой Торрес меня покорил на всю мою жизнь: до сих пор он бережно хранится сразу на нескольких жёстких дисках в моей домашней фильмотеке. Это уже был настоящий шедевр: и актриса удивительная, и сюжетная интрига волнующая, и музыка прекрасная, и танцы зажигательные. Аргентина, однако ж…
И всё же с великим удовольствием я смотрел тогда все эти и многие другие появившиеся у нас зарубежные фильмы. Но это увлечение в ту пору уже было не главным. Мы уже взрослели, заканчивали школу и готовились к самостоятельной жизни, и интересы у нас были, вполне естественно, уже соответствующие. Например, практически все ребята и девчата из нашего 10-го «А» рассчитывали продолжить учёбу в вузах или техникумах. В том числе и я, грешный. Тем более, что именно так же были нацелены и мои родители.
Летние каникулы перед последним учебным годом я также провёл в привычных уже трудах: вместе с родителями готовил на продажу дрова и драл из кедра дранку. Мама и отец помогали мне валить деревья и распиливать стволы на чурки нужного размера: для дранки – по метру или метр двадцать (какой размер закажет покупатель), для дров – в основном в полметра. Ну а остальную работу уже делал я сам. Колол клиньями кедровые чурки на длинные поленья, потом специальным ножом расщеплял их на тонкие пластины и готовую продукцию укладывал в аккуратные штабели ровными рядами крест-накрест друг к другу, чтобы при высыхании дранка не коробилась. На дрова шли в основном берёза, дуб, ильм – этих пород деревьев тоже было много в нашем распадке. Полуметровые чурки я сам раскалывал колуном и укладывал готовые поленья в длинные поленицы. Не очень-то велик был
