о творчестве русских и советских писателей! Особенно о тех, о которых в наших учебниках было напечатано очень коротко и очень мелким шрифтом, как о необязательных к изучению по программе. Она научила нас, так сказать, работать с книгой, а также конспектированию прочитанного, будь то статьи Белинского или Добролюбова, Горького или даже Плеханова, и других авторов. Это умение потом здорово пригодилось мне, и не только когда я учился в вузах. Одним словом, мы очень полюбили нашу молодую «литераторшу» и зауважали по-настоящему. Почти так же, как и нашу «классную маму» Виргинию Иннокентьевну Зарубину, которая «водилась» с нами аж целых два года. Только этих двух учительниц я до сих пор помню полностью по имени, отчеству и фамилии, да ещё свою первую учительницу, которую в нашем камчатском селе Вилюй все жители уважительно называли по имени-отчеству Анна Ивановна и за глаза по прозвищу почему-то именно – Татарка. Просто не знаю, с чем это было связано – с её фамилией или просто с национальностью…
Ну, так вот, об этом необычном сочинении, которое в марте 1953 года задала нам Людмила Петровна. Конечно, она хотела узнать о нас побольше. Например, кто мы такие, новое для неё поколение, о чём мечтаем, кем хотим стать, о чём думаем. Ну и примерно такую наводку она и предварила перед началом нашего самодеятельного сочинительства. В общем-то, все ребята, как потом выяснилось, восприняли её напутствие в полном смысле буквально: каждый писал о профессиях, которые он намеревался выбрать по окончании школы, и подробно рассказывал о них. Только вот я схитрил и не стал рассказывать о собственных сокровенных планах и мечтах. А написал я фактически от имени всех моих одноклассников и выпускников школ по всей стране: не важно, кто из нас, выпускников школы, какую профессию для себя выберет. Главное, чтобы каждый из нас стал достойным гражданином нашей любимой Страны Советов, многонациональный народ которой восемь лет тому назад победил фашистскую Германию. И нам всем, где бы мы ни стали работать, надо помочь стране побыстрее восстановить порушенное войной народное хозяйство. Одним словом, что-то вроде этого. И получилось нечто вдохновенное, этакое вполне искреннее размышление о смысле жизни всего моего поколения, как я его тогда себе представлял.
Эффект получился ошеломительный, чего я совсем даже не ожидал. Моё сочинение было признано лучшим по школе, а потом и по всему тогда ещё нашему Тетюхинскому району Приморского края. Его даже читали вслух по всем другим школьным классам, и я за один день стал сразу знаменитым человеком. А пережил я эту свою нечаянную славу, в общем-то, довольно легко. Мне было просто смешно, потому что сумел таким вот неожиданным даже для себя самого сочинительским финтом и свои собственные сокровенные мечты сохранить в тайне, и задание уважаемой мною учительницы вполне удачно, как получилось, выполнить. И я только отшучивался, как мог, когда меня начинали похваливать за мой опус одноклассники. Но уважительное внимание сверстников было, конечно же, приятно, да и сама Людмила Петровна стала как-то с особенной задумчивой внимательностью ко мне относиться.
А закончилась вся эта эпопея для меня лично тем, что с той самой поры меня в классе, а потом и все окружающие называли уже «Виктором». Ну а Лёвка Князев, видно, в отместку за собственное прозвище, ехидненько добавлял: «Виктор, но не Гюго!»…
По этому конкретному случаю в моей юной ещё жизни хочется сказать следующее. Довольно часто мы, случись с нами что-либо приятное или не очень, непременно с некоторой обречённостью вздыхаем: судьба, мол, злодейка, не иначе. А ведь эта, по сути, считай, виртуальная загадочная особа нам по жизни, если присмотреться, нередко даёт вполне конкретные намёки на будущее. Или, так сказать, предупреждает нас о будущих жизненных поворотах. Вот это своё школьное сочинение я сейчас с высоты своего профессионального опыта расцениваю не иначе, как первое в моей жизни настоящее эссе, хотя в юности я даже знать не знал такого публицистического жанра, да и журналистом стать вообще даже не думал. А вот подишь ты, был мне в юности такой знак по жизни, и через много-много лет свершилось всё-таки это не замеченное мною тогда мимолётное, но значимое предсказание. Судьба, однако ж…
7
В начале марта 1953 года, кажется пятого числа, умер Иосиф Сталин…
Для многих людей в нашей стране его смерть явилась глубоким потрясением. Конечно, не знаю, как в Москве и прочих городах в центре, но у нас на дальневосточной периферии – точно. До нас, дальневосточников, эта весть дошла только на следующий день, и это был для всех поистине чёрный понедельник. Сразу после звонка на первую переменку к нам в класс вошла заплаканная Виргиния Иннокентьевна и срывающимся голосом объявила об этом событии, тут же повергшем всех нас в шок. У девчонок в миг стали мокрыми от слёз глаза, ребята замолкли, будто перед вызовом к доске. При виде всего этого я еле сдержал вдруг прихлынувший к горлу позыв истеричного смеха, но из растянувшихся в идиотской улыбке губ вырвался только глухой всхлип. Я тут же выскочил в коридор, и только там справился со своими эмоциями. Занятий в этот день у нас уже не было.
В день похорон я был уже дома и вместе с родителями слушал по нашему радиоприёмнику (ещё осенью мы протянули к дому электролинию, и наш старенький ламповый приёмник, привезённый ещё из Лесозаводска, снова заработал) трансляцию из Москвы о похоронах «вождя всех народов», но не смотря на сегодняшнюю эту иронию, всё равно очень уважаемого в то время человека. Вместе с Молотовым и, кажется, Маленковым со скорбной речью выступал и Лаврентий Павлович Берия, тогда министр внутренних дел и, по официальной версии, старый соратник и друг товарища Сталина. А через несколько месяцев, как гром среди ясного неба, громыхнуло на весь мир сообщение, что он оказался очередным высокопоставленным «врагом народа», и в конце этого же года он был расстрелян…
Но были и другие памятные для меня события весной того года. К примеру, вот одно из них: однажды я попал в самый центр буйствующего лесного пожара и еле-еле выбрался из него вполне благополучно. Наверное, была суббота, и я после последнего урока (мы занимались в первую смену) ехал домой в кузове попутки, привычно забравшись через задний борт прямо на ходу. Но до входа в наш распадок, где на повороте у кладбища я также на ходу обычно соскакивал на дорогу, доехать не удалось. Машина остановилась метров за
