Сколько часов она бродила по поликлинике?
Спуск — поворот — межэтажная площадка, — на окне такая же решетка, за окном такая же мгла. Ещё один спуск — поворот… первый этаж?
— Твою мать!!!
Холла и регистратуры не было. Не было и киоска с засохшей лужей, оставшейся от нежити. Стены, утопающие в тумане кушетки, обитые коричневым кожзаменителем, стенды, фикусы, двери…
— Ах ты, сволочь! Закруживаешь, заманиваешь, как леший в лесу! — выругалась сквозь зубы Анна. — Ну, хо-ро-шо, повторим эксперимент. Мы упрямые!
Проверив последний гарпун, аккуратно вставленный в ружьё для подводной охоты, Анна, стиснув зубы, двинулась по уже знакомому этажу.
В двери заглядывать не было смысла, как и не стоило кричать, звать Сашку. Туман немного рассеялся, но зато — не скучай! — становилось жарко. Не то от отсутствия вентиляции, не то опять «злые происки врагов». Ноги наливались свинцом. Один раз она присела на скамеечку и съела ещё одну гематогенно-ирисовую плитку. Обозвала себя дурой за то, что не догадалась прихватить в киоске бутылку с минеральной водой, ведь наверняка были! Ну, хотя бы «Нарзан» или «Ессентуки» в стекле! Впрочем, в детской поликлинике — вряд ли. Не помню, убей не помню, что там у них было… память путает, кружит, заманивает…
…леший, Анечка, в лесу грибника не любит… заведёт тебя в бурелом, а потом и кости сгрызёт… он, как медведь, тухлое мясо любит…
…бабушка! не пугай ребёнка на ночь! слышишь?
Она обернулась. Какие-то тени шарахнулись в сторону. Никого.
«Ах, как глупо! Ну, как же глупо!» Жар стоял невыносимый. В метре от пола воздух колыхался прозрачной рябью, как в знойный полдень над асфальтом. Анна попробовала прилечь на пол, который казался прохладным. Но попытка отдохнуть облегчения не принесла. Что-то гнало её вперёд…
— Помощь нужна? — веселый голос заставил её обернуться. — Добрый доктор приходит на помощь женщинам, оказавшимся в затруднительном положении!
Анна медленно шагнула вперёд, поправив привязанный к поясу пакет со шприцами, лекарствами и аптечкой. На высокой каталке рядом с дверью в кабинет с косо висящей табличкой, на которой кривыми буквами было написано «ХЕРург», сидел мужчина в светло-зеленом халате и брюках. Белая марлевая маска была спущена и болталась под подбородком. Так одеваются врачи в операционных. Анна очень хорошо помнила эту форму, и этот взгляд, и эти слова…
…хорошенький был бы мальчик…
— Это была девочка! Ты, сволочуга! Это была девочка!
— Да? — он беззаботно поболтал в воздухе ногами. Из кабинета донёсся стон. — Знаешь, я не разобрал толком. Какая разница-то? Было — и сплыло, — он беззаботно сплюнул на пол.
— Ублюдок!
— Ну, опять врачи виноваты! — некто в одежде врача обиженно скривил рот в ухмылке. — Это я, значит, тебя за руку притащил и в кресло в раскоряку посадил? Сама дала, сама решила, сама пришла, сама спешила. Любите вы, бабы, на нас, мужиков, вину перекладывать.
Он хохотнул и спрыгнул с каталки.
— Ну, пошли, маманька, всё уже готово. Выскоблю, как положено. Без наркоза.
— Пошел вон! — отчеканила Анна и подняла ружьё.
— Ну, во-о-от…. опять оружием размахалась, сучка брюхатая…
Анну затрясло от ярости. Она нажала спуск — ружье выстрелило, и… гарпун (последний, чёрт!), пройдя в нескольких миллиметрах от головы «врача», ушел в пространство бесконечного коридора.
— Моя очередь! — рявкнул «врач».
В левой руке он зажал забрызганное кровью гинекологическое зеркало. В правой, приподнятой до уровня плеча, торчал аборцанг. Тварь прищёлкивала им, как ножницами, словно маньяк-парикмахер перед стрижкой. Бросив на пол бесполезное ружьё, Анна кинулась вправо, влетела в кабинет «хирурга» и захлопнула дверь, тяжело дыша.
Опять проклятые решетки на окне! Она попалась в ловушку!
Анна заметалась по кабинету, подыскивая предмет потяжелее, зацепила тележку на колесиках, смахнула стерильную простынку — на металлическом столике лежали стерилизованные инструменты для перевязок — ножницы, зажимы, ватные тампоны, салфетки, пучок скальпелей. Скальпели! Анна схватила их, все, сколько успела, зажала в кулаках лезвиями к себе, и замерла, в ожидании. Дверь не открылась — её поверхность вспучилась, прорисовывая контуры тела. «Врач», забрызганный слизью и кровью, стоял в кабинете.
— Раздвинь ноги, сука! — проревел он. Марлевая повязка уже была надета, прикрывая нижнюю часть лица, стремительно обраставшего пучками слипнувшейся шерсти.
Анна кинулась вперёд. Никогда в жизни ей не хотелось так — убивать, рвать на части, вспарывать плоть, бить, пока враг не превратится в кровавые лохмотья…
Она кричала и била, била, била, глубоко рассекая скальпелями лицо, грудь, предплечья мерзкого «сволочуги-врача». Несколько раз он довольно ощутимо ударил Анну зеркалом по скуле, поцарапал ей аборцангом кисти рук. Но обезумевшая от ярости и отвращения Анна наотмашь била его кулаками с зажатыми в них скальпелями…
Пятясь, он «провалился» сквозь дверь. Она в ярости пнула её ногой так, что хрустнул язычок замка. Дверь распахнулась…
В коридоре никого не было. В лицо пахнуло раскаленным жаром. Анна выскочила в коридор, обернулась, потом ринулась обратно в кабинет — пусто!
Она опустила руки, посмотрела на свои царапины и истерически захохотала.
— Сдох! Сдох! Сдох!!!
— Не теряй голову, Анна Сергеевна, — строго сказала себе, обтирая руки неприятно щиплющим спиртом. Мозг пылал. Она смутно подумала, что сошла с ума, но мысль об этом её не испугала. Нет! Ей было жаль, что всё так быстро закончилось. Ей хотелось разорвать тварь на вонючие лоскуты, изрезать на тысячу поганых кусочков, втоптать в пол, плюнуть в мерзкую харю, отрезать голову и пинком отправить её вдоль по коридору…
— Держи себя в руках! — непослушными губами повторила Анна и расхохоталась. Где-то далеко грязно выругались и завизжали. — Давай-давай, иди сюда! — крикнула Анна.
Её трясло. Вылив спирт в раскладной стаканчик, она разбавила жгучую жидкость водой из фляги и жадно выпила. Потом, посмотрев на остатки спирта, снова налила. На разбавление осталось совсем немного места. И пусть! Она долила воды и залпом осушила стаканчик. Сложив, сунула его в карман и увидела нож, висящий в ножнах на поясе. Анна засмеялась… а потом немного поплакала…
Скальпели валялись на полу в луже крови. Брать их в руки не хотелось. К счастью, в лотке лежало ещё несколько штук. Она аккуратно вложила их в чехол из-под гарпунов и вышла. Вожделенное окно было совсем рядом. Всё то же, отгороженное решёткой, с прильнувшим к стеклу туманом с внешней стороны. Дойдя до конца коридора, не задерживаясь ни на минуту, Анна свернула на лестничную клетку.
— Врёшь, всё равно дойдём!
…а мы пойдём на север, а мы пойдём на север!
…«Маугли»… старый добрый мультик…
— Ну, а мы пойдем… наверх, — Анна облизнула разбитые губы. Спирт приподнял настроение… немного успокоил. Скула болела и, наверное, распухала. Царапины на руках, залепленные пластырем, саднили. Анна улыбнулась:
— Если женщина чего-то захочет — её никто не остановит, — громко сказала она. — Особенно, если эта женщина — Анна!
За спиной глухо заревело и забулькало что-то большое. Наплевать! Далеко. Пусть идёт, встретим.
На лестничной клетке она увидела чуть треснувший деревянный поручень на детских низеньких перилах, так умилявших Сашку. Повозившись, она оторвала длинный брусок и пластырем примотала к его концу два скальпеля, на манер гарпуна. Получилось неплохо.
— Так в харю и воткну, — мстительно сказала она, поглядев назад.
Повернувшись, она решительно потопала наверх. Раз уж идти вниз не получается — сменим направление. Наплевать на кривое пространство и идиотское время. Она не Эйнштейн и не Лобачевский — разбираться в неэвклидовом мире ей нужды нет!
Ей просто нужно идти, идти и идти… чтобы найти свою дочь.
Глава 35
Сашка (Юрий)…убил. Он убил их всех! Обливаясь кровью, Юрий обшаривал карманы Кабана. Деньги, обойма к пистолету, ключи… Трупы собак стыли на ветру. Пустые глазницы Кабана обметала колючая изморозь…
Он вёл машину, пока та не зарылась в снег. Бросив проклятую тачку, Юрий пробирался по снегу. Б…дь, здесь никто не ездит! Увязая в снегу, чувствуя, как становятся ватными ноги, он пёр в темноте, стараясь не терять эту долбанную дорогу. Должна же быть деревушка, должна!
Обмороженный, полумёртвый от потери крови, он вышел на спасительную околицу и потащился к мутному огоньку. Темнота и снег скрывали деревенское убожество… но оно всё равно испуганно и жалко проглядывало во всём, что ещё не занесло.
