Дэдлей был словно опьянен столь милостивым приемом, превзошедшим самые смелые ожидания. Тщеславие сердца говорило ему, что в данном случае дело не в благодарности королевы, а в благоволении женщины. Он посмотрел на Елизавету взглядом, которым неоднократно вызывал краску стыда на прекрасных щеках. Никогда еще в жизни он не ставил так много на карту, как в этот момент, когда взглядом словно старался раздеть королеву. И увидел, как под огненными локонами запламенели щеки Елизаветы, как в блеске ее глаз засветилась страсть — этот первый привет любви.
— Ваше величество, — ответил Дэдлей, опустив глаза, — я не могу поступить к вам на службу!
Елизавета ожидала чего угодно, только не такого ответа, звучавшего почти оскорблением. Ведь он сам изо всех сил старался обратить на себя ее внимание, и она милостиво пошла навстречу его домогательствам. И вдруг этот молодой человек отказывается от милостей королевы? Она почувствовала легкое раздражение против Дэдлея, и вместе с тем в ее душе зародилось женское подозрение.
«Ведь Дэдлей освободил Марию Стюарт, состоял на ее службе… быть может, он был одним из поклонников шотландской розы… Да, да, — кричал в ней внутренний голос, — очень возможно, что Мария просто прислала его интриговать здесь против Джемса Стюарта. Нет, я не потерплю при своем дворе шпионов шотландской королевы!…»
Елизавета встала, заходила взад и вперед по комнате, от внутреннего волнения ее щеки пылали все сильней. Мария Стюарт была не только законной наследницей ее трона, но даже больше: если бы зашел вопрос о правах, то Мария уже теперь могла бы справедливо предъявить притязания на английскую корону. Дэдлей принадлежал к роду Варвиков, которых испокон веку называли «делателями королей». Может ли она потерпеть, чтобы Стюарты уже теперь начали образовывать в Англии партию, которая призовет их на трон, как только ей надоест королева Елизавета?
— Милорд! — сказала Елизавета гордым, строгим тоном, — я предложила вам вступить ко мне на службу потому, что когда-то видела в вас преданность дочери Генриха Восьмого, но не потому, что ожидала чего-нибудь особенного от человека, изучавшего честолюбивую политику Медичи при дворе королевы, бывшей игрушкой в руках всех партий. Поэтому с удовольствием беру назад свое предложение и можете не надеяться, что имения, отобранные у вашего рода декретом об изгнании, я верну обратно тому, кто собирается искать себе в Англии иного господина, кроме Елизаветы Тюдор.
Дэдлей понял, что достиг цели, а потому может дерзнуть еще больше.
— Ваше величество! — ответил он, преклонив колена. — Даже ваша немилость не может заставить меня изменить своему решению. Но прошу сказать мне, какой клеветник осмелился внушить моей всемилостивейшей монархине сомнение в моей верности и преданности? Если на земле существует такая держава, которая покушается на права вашего величества, тогда прошу поставить меня во главе вашего войска и послать туда, где прольется первая кровь.
— Как? Так вы хотите служить в войске и только отвергаете пост при дворе? Встаньте, сэр Дэдлей!… Уж не надеялись ли вы, что я назначу вас лордом-канцлером? Встаньте, сэр, — нетерпеливо продолжала она, — и объяснитесь пояснее.
Дэдлей не вставал.
— Ваше величество, — сказал он, — если вы хотите знать причину моего отказа, то позвольте мне оставаться на коленях. Это — та поза, которая приличествует моей вине. Я должен сознаться в государственном преступлении.
— Так вот оно что! Я так и знала!… — встревожилась королева, и в ее душе зародилось новое подозрение.
— Вы знали? — переспросил Дэдлей и посмотрел на Елизавету таким сияющим, таким полным смелой надежды взглядом, что королева смутилась. — О, что я говорю?.. Вы не можете, вы не должны даже догадываться, что заносчивый юноша, бывший когда-то на службе у дочери своего короля и видевший только идеал всего прекрасного, унес ее образ с собой в изгнание и ныне с дрожью в сердце увидел на троне женщину, которую когда-то боготворил. Ваше величество! Теперь вы знаете, что Дэдлей Варвик — государственный преступник, я не могу поступить к вам на службу, потому что безумие любви довело бы меня до сумасшествия от пытки находиться всегда с вами в такой непосредственной и такой далекой близости к вам… Я боюсь постоянно видеть в вас идеал своих грез, а не королеву, боюсь ваших милостей, а не боюсь гнева. Пошлите меня в Тауэр, прикажите обезглавить меня, дерзкого, — и все равно я буду благословлять вас.
Елизавета покраснела; как ни мало была она приготовлена выслушивать подобные признания, смутившие ее на первых порах, но она сумела овладеть собой настолько, чтобы угадать в этом глубоком самоуничижении Дэдлея тонкий расчет.
— Браво, сэр Дэдлей! — усмехнулась она, тем не менее польщенная его лестью. — Вы прошли во Франции хорошую школу и хотите поймать королеву любовным признанием. Быть может, вы остаетесь на коленях потому, что хотели бы сидеть рядом со мной на троне!… Итак, вы боитесь, что солнце нашего образа светит слишком ярко для вашего взора? Ну что же, я приговариваю вас смотреть на него до тех пор, пока вы не привыкнете к нему и не научитесь видеть в нем только королевский блеск.
Дэдлей, поцеловав край ее платья, встал.
— Ваше величество слишком справедливы, чтобы требовать невозможного. Вместе с тем, если вы не отослали меня сейчас же в Тауэр, значит, чувствуете ко мне сожаление…
— Дэдлей, вы заходите слишком далеко! — прервала его королева, взволнованная ласкающим, вкрадчивым тоном, который проникал ей в самое сердце. — Елизавета Тюдор не забыла, что прежде вы носили ее цвета, причем в то время, когда на это решались очень немногие. Но все-таки попридержите свой язык!… Королева не всегда расположена погружаться в воспоминания прошлого. Служите мне преданно и верно, и тогда вы приобретете возможность стать к Елизавете Тюдор настолько близко, насколько это доступно высшим чинам королевства. Теперь ступайте!
Елизавета повелительно кивнула, и Дэдлей почувствовал, что теперь он серьезно рискует навлечь на себя гнев государыни, если немедленно не повинуется ее приказанию. Он глубоко склонился перед королевой и вышел из комнаты.
Елизавета мечтательно посмотрела ему вслед; это послушание удовлетворило ее гордость, и ее сердце всецело отдалось сладким ощущениям, в которые женщина погружается так охотно, когда нападает на достойный ее любви объект.
Наконец она позвонила и приказала позвать лорда Бэрлея.
— Милорд, — начала она, когда тот вошел, — вы говорили о том, что лорд Джэмс Стюарт просит избрать для Марии Стюарт супруга, который мог бы быть защитником протестантской церкви и направлять эту молодую, экспансивную особу. Ее супруг должен быть предан нам и ни в коем случае не должен стать, благодаря поддержке иностранных держав, опасным соперником нашего могущества. Он должен быть католиком, так как иначе Мария Стюарт не примет его предложения. Что бы вы сказали, если бы мы избрали для этого того самого смелого наездника, за которого вы только что ходатайствовали?
— Сэра Дэдлея? Ваше величество, у него очень симпатичная наружность, но если бы он показался шотландской королеве хоть сколько-нибудь достойным внимания и если бы он сам рассчитывал быть замеченным ею, то он либо сам последовал бы за ней из Франции, либо ему было бы предложено поступить к ней на службу.
— Милорд, если я сделаю сэра Дэдлея графом Лейстером — вы ведь говорили, что это графство свободно, — тогда он станет достаточно богатым и могущественным, чтобы иметь преимущество над любым шотландским лордом. Что же касается самой шотландской королевы, то она должна будет подчиниться нашему желанию, если шотландские лорды настоятельно потребуют от нее этого; да она и сама будет нам благодарна, что мы выбрали ей такого изящного кавалера. Что же касается его самого, то я рассчитываю на его преданность мне. Он согласится исполнить мое желание и стать супругом королевы Марии.
Бэрлей поклонился, у него не было никаких особенных поводов возражать против подобного решения.
— Прикажите изготовить указ, — продолжала королева, — я возведу сэра Дэдлея в звание графа Лейстера. Пока сохраните мой план в тайне, но поразузнайте, как настроев этот молодой человек: не завел ли он себе какой-нибудь интрижки и нравится ли ему шотландская королева. Сегодня вечером приготовьте мне доклад по этому поводу. И позаботьтесь, чтобы сэр Дэдлей получил приглашение пожаловать вечером ко двору.
Бэрлей удалился, а Елизавета с нетерпеливым волнением, которое, впрочем, легко было понять, ожидала результатов этого доклада. Если, признаваясь ей в любви, Дэдлей руководствовался только честолюбием, тогда он ухватится за возможность разделить с шотландской королевой корону. Если же он воспротивится этому, тогда он искренне любит ее, Елизавету, и тогда он откажется от короны. Но, даже став супругом Марии Стюарт, он не перестанет быть рабом ее воли.
