Обширные залы пышного королевского дворца были почти переполнены гостями, а королева все еще не показывалась, заставляя ждать себя непривычно долго. Впрочем, двору было чем занять себя во время этого ожидания.
Девственная королева была уже в том возрасте, когда первый цвет женской красоты достигает полной зрелости, и ей пора было уже избрать себе супруга и озаботиться законным наследником короны Тюдоров. Вот сегодня и болтали о смелом всаднике, который укрощал лошадь перед окнами королевы и потом получил долгую аудиенцию с глазу на глаз. И когда теперь он ходил по зале, то при виде его никто — в особенности же прекрасная половина собравшихся — не сомневался, что вскоре можно ждать пышных свадебных торжеств.
Дэдлей, граф Лейстер был одет во французском вкусе. Короткий, открытый спереди камзол, из которого выглядывали великолепные кружевные брыжи, был из белого атласа, затканного серебром, точно так же, как и жилет и плотно обтянутые панталоны, а серебряные пряжки, белые шелковые чулки и башмаки с красными отворотами и бриллиантовыми пуговицами довершали вместе с богатой шпагой этот простой, но изящный туалет.
— Граф, — сказал Бэрлей, обращаясь к Дэдлею в соответствии с новопожалованным титулом, — вашим туалетом вы доказываете, что отдаете предпочтение вкусу парижского двора. Надо полагать, что это — самый изысканный вкус, раз его избрала первая красавица мира, шотландская королева.
Дэдлей тут же вспомнил, что, передавая ему лично патент на звание графа Лейстера, Бэрлей поздравил его и прибавил, что теперь он, наверное, скоро представит ко двору графиню Лейстер. Когда же Дэдлей очень уклончиво ответил на эту фразу, Бэрлей заметил, что нисколько не удивился бы, если бы Дэдлей оставил свое сердце в плену во Франции. Дэдлей был достаточно умен, чтобы относиться к каждому своему слову с большой осторожностью, особенно после того смелого шага, которым он подошел к королеве.
— Милорд, — ответил он, — я ношу французские платья потому, что у меня не было времени найти английского портного.
— Вы уклоняетесь от прямого ответа, милорд. Я так много слышал о блеске французского двора и красоте Марии Стюарт, что с удовольствием выслушал бы мнение англичанина на этот счет. Но, быть может, я кажусь вам стишком навязчивым?
— О, вовсе нет, милорд. Я могу только подтвердить, что слухи не преувеличивают великолепие французского двора.
— А шотландскую королеву там действительно так чествовали, как говорят? Она и на самом деле так хороша, что вдохновляет всех поэтов?
— Ее там очень чествовали, а поэтов везде достаточно много. Шотландская королева была образцом женской прелести, пока не потеряла супруга; с того времени я более не видел ее. Впрочем, у нее нет такой королевской осанки, как у нашей монархини.
— Тем хуже. Необходимо, чтобы Мария Стюарт снова вышла замуж, так как ей понадобится мужская рука для защиты против мятежных лордов. И нашей королеве было бы во всяком случае желательно, чтобы шотландский цветок сорвал английский лорд.
— Тогда ей остается только послать на сватовство лордов. Однако я боюсь, что им всем откажут.
— Даже если это будут такие мужчины, как вы, которым достаточно только появиться, чтобы приковать к себе внимание всех женщин? Граф Лейстер, неужели вы упустили во Франции возможность проложить себе дорогу к трону и теперь вам придется удовольствоваться графством?
— Милорд, мое честолюбие не покушалось даже на графство, — ответил Дэдлей.
— Смелому принадлежит весь мир, — улыбнулся Бэрлей. — Однако вот и королева.
Елизавета появилась в истинно королевском великолепии, но никогда еще, как теперь, женщина в ней так старательно не заботилась подчеркнуть все свои прелести. Красный бархат ее длинного платья был усеян белыми розами, в которых сверкали бриллиантовые росинки, белокурые волосы ниспадали на кружевной воротник и были переплетены усыпанными бриллиантами шнурками, а на высоком челе сверкала королевская диадема.
Когда государыня обвела взором присутствующих, то ее взгляд невольно остановился на Дэдлее. Она села на стул и приказала музыкантам играть, а лорду Бэрлею — остаться подле нее.
— Исполнили ли вы данное мною вам поручение, лорд Сесил? — спросила она, понижая голос до шепота. — Дело не терпит отсрочки, но я не могу предложить его на обсуждение совета, пока мы не будем совершенно уверены, что Дэдлей не встретит отказа.
— Ваше величество, граф Лейстер хитрее, чем можно ожидать по его открытому лицу. Я навел справки и узнал, что в Париже он держался исключительно в обществе двух людей, от него же самого ровно ничего не узнаешь.
— Кто они?
— Один — граф Сэррей, брат поэта, казненного в Тауэре; другой — шотландский дворянин, находящийся на службе графа Сэррея, некий Вальтер Брай.
— Значит, шотландец и, конечно, почитатель Марии Стюарт, помогавший Дэдлею при похищении королевы из Инч-Магома. Я хочу поговорить с этим господином; надеюсь, что мне легко будет вызвать его на откровенность.
— Ваше величество, не сделает ли единственный вопрос королевы излишним всякое расследование? Граф Лейстер еще не принес вам благодарности за оказанную ему вами милость.
— Лорд Бэрлей, позаботьтесь, чтобы завтра, до заседания тайного совета, я могла поговорить с шотландцем. Пусть придет также и граф Лейстер, но только он не должен знать, что я вызвала к себе шотландца.
Лорд Бэрлей поклонился, королева же снова окинула взглядом зал. Вдруг на ее лице вспыхнул румянец.
Дэдлей стоял, прислонившись к одной из колонн зала, и, казалось, весь ушел в созерцание танцующих; но от королевы не укрылось, что он тайком смотрел на нее. Вдруг он словно случайно приподнял берет. Елизавете бросилось в глаза, что он обвит голубым шелковым дамским рукавом. На винчестерском турнире в юности он прикрепил этот оторвавшийся у нее рукав к своему шлему!..
Глава вторая
ГОЛОС СОВЕСТИ
I
В элегантном доме, находящемся на западной окраине Лондона, на белых подушках кушетки откинулась пышная женщина, словно погрузилась в сладкие грезы. Внизу расхаживали лакеи, ливреи которых были разукрашены богатыми галунами; лестницы дома были уложены смирнскими коврами, великолепные комнаты тонули в роскоши. Будуар был уютный: разукрашенная богатой резьбой мебель обита бархатом, тяжелые махровые занавеси закрывали окна, драгоценные ковры застилали пол, стены будуара увешаны дорогими гобеленами. Всевозможные безделушки и предметы роскоши придавали бы будуару вид кабинета редкостей, если бы вся остальная обстановка не была до крайности уютна и удобна. В камине пылало яркое пламя, красноватый отблеск которого играл на щеках мечтающей красавицы. Ни малейший звук не проникал с улицы в этот будуар, и уютной тишины не нарушало ничто, кроме трещания дров в камине и бурчания кипящей воды в серебряном чайнике. Чай был известен в Англии уже лет сто, но еще принадлежал к числу предметов роскоши.
Легкое, душистое платье окутывало пышные формы женщины, но на лице ее были видны исключительно искусственные краски, китайские румяна и французская пудра изгладили следы, наложенные временем, а может быть, заботами и пороком.
На столе стояла маленькая коробочка с целой грудой записок. Лорд М. прислал великолепное колье с пожеланиями счастья, капитан Р. — фрукты из Африки, адмирал Р. — редкости из Индии. Далее находились льстивые восхваления бедного поэта, благодарящего за щедрую поддержку, а еще далее — раздушенная записочка старого полковника.
Графиня Гертфорд мечтала. Все мрачные воспоминания своей юности она прогнала последующей наполненной роскошью жизнью и теперь наслаждалась богатством, доставшимся ей по капризу кровавой Марии.
Да, бывшая Кэт Блоуэр утопала в роскоши… Но кто мог сказать, что она была действительно счастлива? Женщина, когда-то стоявшая у папистского столба и потом коротавшая дни в пещере у ведьмы, сейчас вытягивала свое тело на мягких подушках, вдыхала индийские благовония и украшала себя шелком и драгоценностями…
Правда, Екатерину пугала бледная тень Тауэра. Призрак Бэклея долго отнимал у нее ночной покой; долгое время она боялась, что человек, которого прямо от алтаря потащили в застенок, когда-нибудь разорвет свои цепи, появится около ее изголовья и закричит: «Отдай назад украденное, ты, эдинбургская ведьма!» Из страха перед этим призраком она продавала свою любовь в обмен на защиту могущественных лордов. Поэтому, когда Мария Тюдор умерла и открыли двери темниц, то Бэклея не выпустили на свободу, а переправили через шотландскую границу с указом, что возвращение на английскую землю будет для него смертным приговором.
