«Во всем этом нет ничего грубого. Ничего животного».
Это было медленно и обольстительно, и Кросс двигался в ней, казалось, часами, изучая ее, касаясь и исследуя, целуя и гладя. И когда наслаждение омыло Пиппу приливной волной, поднимая все выше, она не смогла больше сдержать его. Он ловил ее крики губами. И, наконец, обрел свою развязку, ошеломляющую и великолепную, прежде чем заговорить снова. И снова шептал ее имя. Но Пиппа уже не слышала слов. И ловила только значение.
Он прощается с ней.
Они лежали несколько долгих минут, пока дыхание не выровнялось, пока мир не вернулся. Больше игнорировать действительность было невозможно. Мир сиял красками рассвета, огромными алыми стрелами за окном.
– Тебе нужно поспать, – шепнул он, целуя ее в голову.
Пиппа отвернулась от времени и его марша и припала к его жару.
– Я не хочу спать. Не хочу, чтобы это кончалось. Не хочу, чтобы ты уходил. Никогда.
Не отвечая, Кросс обнял ее и держал, пока Пиппа уже не чувствовала, где кончается она и где начинается он. Где он выдыхал и где она вдыхала.
– Не хочу спать, – повторила она, качаясь на волнах дремоты. – Не позволяй мне заснуть. Одной ночи недостаточно.
– Ш-ш-ш, любимая, – бормотал Кросс, гладя ее по спине. – Я здесь. Со мной тебе ничего не грозит.
«Скажи, что любишь меня», – мысленно умоляла она, зная, что он не скажет, но отчаянно желая этого.
Желая этого, даже если не могла получить его. Но, может, ей останется его сердце?
«Останется его сердце».
Словно Кросс мог вырвать его из груди и отдать на хранение.
Разумеется, не мог.
Хотя она сама сделала бы именно это.
Хотя знала, что у него ее сердце будет в опасности.
Этому не бывать.
Кросс долго ждал, прежде чем заговорить, но она уже заснула.
– Одна ночь – все, что у нас есть.
Когда Пиппа проснулась, его уже не было.
Глава 17
Научный дневник леди Филиппы Марбери
Бывают эксперименты с совершенно неожиданным, ошеломляющим результатом. Но бывают эксперименты, которые уверенно выполняет рука ученого.
Кросс… Джаспер (зачеркнуто). Великий человек однажды сказал мне, что нет такой вещи, как удача. Хорошенько это обдумав, я нахожу, что больше не собираюсь оставлять свою работу на волю удаче.
И свою жизнь тоже.
2 апреля, 1831 года.
За три дня до свадьбы
Два дня спустя Пиппа и Тротула прошли две мили по Беркли-сквер до красивого городского дома Каслтона. Словно для леди было совершенно обычным явлением прийти в дом жениха с собакой в качестве сопровождения.
Игнорируя любопытные взгляды, бросаемые в ее направлении на улице, а также удивление на лице дворецкого, открывшего дверь, Пиппа объявила о своем приходе. Тротула без приглашения шмыгнула в фойе. Пиппу вместе со спаниелем препроводили в чудесную желтую приемную.
Пиппа подошла к окну и взглянула на площадь, рассматривая фасады домов, окружавших ухоженный квадрат земли, и представляя свою жизнь здесь в качестве графини Каслтон. Все эти дома принадлежали самым знатным аристократам. Рядом жила сама леди Джерси!
Пиппа не могла представить, чтобы дама-патронесса «Олмак» нашла время или захотела навестить новую соседку или поинтересоваться странными занятиями Пиппы. В этом роскошном ухоженном доме не было места анатомии или цветоводству.
Мимо проехала виконтесса Тотнем, с привычной гордой осанкой, высоко держа голову. Еще бы! Она мать одного из самых влиятельных в Британии людей, будущего премьер-министра, который через три дня женится на Оливии, самой прелестной из дочерей Марбери.
Пиппа вдруг подумала, что эта комната, светлая, с роскошной обстановкой, в здании на самой известной лондонской площади, – идеальный дом для Оливии. И как удачно, что сестра скоро будет жить этой жизнью. Счастливо.
Но в этом месте не было ничего, что сделало бы его идеальным домом для Пиппы.
В его хозяине не было ничего, что бы сделало его идеальным мужем для Пиппы.
Ничего, что влекло бы ее в это место.
«Здесь не было Кросса».
Нет. Кросс, похоже, жил в захламленном кабинете на первом этаже казино, в окружении документов и всякого хлама, глобусов и счетов, и неприятных старых картин. И большего количества книг, чем должен иметь человек в одной комнате. Там едва можно было протиснуться. И все же там ей было более удобно, чем здесь.
Она бы с радостью жила там. С ним.
Собака села и вздохнула, чем привлекла внимание Пиппы. Она почесала Тротулу за ухом. И получила за все труды едва заметный взмах хвостом.
Наверное, Тротула тоже жила бы с ними.
Только их никто не приглашал.
Кросс исчез из ее постели в ночь Столпотворения, после того как овладел ее телом и душой и уверился, что она отчаянно его любит. Два дня Пиппа ждала его возвращения. Две ночи лежала в постели, вздрагивая при каждом звуке, уверенная, что Кросс снова взберется на балкон и придет к ней. Не оставит же он ее.
И наверняка передумает.
Кросс не передумал.
Оставил ее одну. Обдумывать свое будущее. Ее выбор. Все, что лежало у нее на сердце.
Оставил ее одну, дав возможность прийти к ясному пониманию того, что не она нуждается в спасении.
– Две прелестные леди!
Веселое приветствие Каслтона вернуло Пиппу к действительности, и она повернулась к своему красивому улыбающемуся жениху. Тротула поспешила к нему, приседая в ожидании, что ее погладят.
В обществе Каслтона невозможно было не улыбаться. Он был добрым, хорошим человеком, довольно красивым, очень богатым и титулованным. Мечта любой аристократической матери. Было и еще несколько качеств, о которых только могла молиться молодая девушка.
Все, кроме любви.
И неожиданно это странное, неуловимое, неопределимое слово стало для Пиппы всем. Куда большим, чем все остальное.
Как она превратилась в такую плаксу? Она, которая никогда не верила в эмоции? Которая всегда считала духовное менее реальным, чем факты… Которая всегда игнорировала сантименты. Как получилось, что она стоит тут, в приемной дома, который должен стать ее домом, с человеком, который намерен стать ее мужем, и думает о любви?
Кросс изменил ее.
Даже не пытаясь сделать это.
– Милорд, простите, что пришла без предупреждения.
Каслтон, сидевший на корточках рядом с Тротулой, поднял глаза.
– Предупреждения необязательны. В конце концов, меньше чем через неделю этот дом станет вашим, и тогда предупреждений вообще не понадобится. Хотя, полагаю, помолвка само по себе предупреждение.
Вот она, ее подсказка!
Пиппа придумала тысячу способов начать этот разговор. Мягкий, дипломатический, уклончивый. Но поскольку она была Филиппой Марбери, то и выбрала честный:
