– Сучонок здесь не при чём. Ореза при чем.
– А Ореза при чём?
– Ореза уже двенадцать лет работает на ГРУ.
У Бурлака отпала челюсть.
– Ты не ослышался, – продолжал добивать его Ноговицын. – Я сам его и завербовал, когда сидел резидентом в Венесуэле.
– Ты?..
– Я.
– Советника президента Маньяны по национальной безопасности?..
– Ну, он тогда ещё не был советником президента Маньяны по национальной безопасности. Но надежды подавал.
– И на чём ты его?.. Если не секрет.
– Какие уж тут секреты, Володя. Он ведь на игле сидел после того, как жену схоронил. Подсунул я ему специалиста, который его с иглы снял, пере, так сказать, его переориентировал на русское народное снадобье…
– Я верю, верю, – сказал Бурлак, который от всего услышанного отчаянно протрезвел.
– У нас налито? – поинтересовался Ноговицын.
– Налито! – доложил Клесмет.
Они опрокинули в себя ещё по полстаканчика, и Ноговицын сказал:
– У тебя, Володя, такой вид, будто ты удивился.
– Я не удивился, – сказал Бурлак. – Я охренел. Советник президента по национальной безопасности – наш агент, и я, резидент ГРУ в Маньяне, ни хера об этом не знаю…
– Тебе и не полагалось об этом знать. С ним каракасская резидентура работала. При чём тут ты?
– А теперь, стало быть, полагается знать?..
– Теперь ты, Володя, извини за резкое слово, гражданское лицо. Давай смотреть правде в глаза. Ты настолько в непонятное попал, что тебя даже в Академию не возьмут лекции молодым мудакам читать про то как отрываться от хвоста, который к тебе прилепила контрразведка братского государства…
Бурлак усмехнулся.
– Почему же, если я в настолько непонятное попал, мы здесь с вами водяру трескаем вместо того, чтобы вам меня в наручниках доставлять на родину с блаженной улыбкой на бессмысленной харе?.. Да вы меня даже не обыскали!..
Некоторое время все трое хранили молчание. Бурлак, надо сказать, чувствовал себя полным идиотом. Ему совершенно было непонятно, что здесь происходит на самом деле, зачем они среди ночи пьют водку в неизвестно чьём доме на окраине Маньяна-сити и зачем ему рассказывают про Орезу. Что за игру ведут с ним его собеседники, и какую линию поведения выстроить, чтобы не залезть в полное говно. А он так не привык. Зато прояснилась история с Иваном. Значит, пока одна мудрая говорящая голова в лампасах работала – через каракасскую резидентуру – с советником президента по нацбезопасности, другая мудрая говорящая голова придумала отколоть такой хитрый номер: подослать к дочке этого же самого советника нашего женишка, чтобы завербовать её папашу. Пожалуй, такое только у нас возможно, в стране, где вредительская приставка “персональный” задержала развитие компьютеризации лет на двадцать… И, пожалуй, только в армии. Хорошо, что хоть вовремя спохватились и законсервировали парня. А то бы завербовали эту Орезу два раза… Был бы дважды шпион Российской Федерации…
– Слушай сюда, Володя, – прервал паузу Ноговицын. – Ну, обыскали бы мы тебя. Ну, нашли бы в трусах две тыщи баксов, накопленных на старость, плюс три тыщи моих. Ну, надели бы мы на тебя наручники. Ну, привезли бы мы тебя домой. Ну, замариновали бы тебя в подвал на Хорошевке. И что с того?
– Как что с того?.. – Бурлак совсем смешался.
– Ну что с того, что? Благодарность, что ли, нам какую-нибудь особенную объявили бы за то, что весь афедрон в мыле от усердия?.. Премию бы заплатили?..
– Да ведь служба…
– Володя! Никому там неинтересно тебя раком поставить. То есть, поставили бы для порядку, конечно, поставили бы. И что? Через неделю бы все уже и забыли, что жил на белом свете такой Володя Бурлак, которого замариновали в весёлом подвальчике. Пойми, что ровным счётом ничего не изменится на свете от того, что тебя измудохают. Или не измудохают.
– Так вы что, меня совсем не собираетесь, что ли, везти домой?.. – спросил Бурлак, не веря своим ушам.
– Ну! – произнес Ноговицын с таким облегчением, будто за сто метров до земли у него раскрылся, наконец, застрявший в чехле парашют. – Доходит до тебя всё-таки. С трудом, но доходит. Наливай, Игорёк!
Игорёк налил.
– А потом ведь мало ли кому из начальства ты вдруг захочешь рассказать про наши маленькие грешки… например, как мы тут отлучались на пару дней, когда приезжали в последний раз… Ну и на хер это нужно?.. Так что, если начистоту, Володя, нет нам с Игоречком никакой выгоды в том, чтобы ты ехал домой, в Москву.
– Зато есть прямая выгода в том, чтобы меня, скажем… замочить, – неожиданно проговорился Бурлак.
– Возможно, – сказал Ноговицын, нисколько не удивившись этому прозрению. – Но убивать военного атташе на территории чужого государства – это неоправданный риск. Гораздо проще с ним выпить водки, поговорить по душам, а потом затеять какое-нибудь взаимовыгодное дельце.
С этими словами полковник Ноговицын неутомимою рукою поднял в воздух свой стакан.
– Но ведь меня предписали в двадцать четыре часа выслать из Маньяны… – пробормотал Бурлак. – Небось, искать будут…
– Вот, – удовлетворенно сказал Ноговицын. – А ты говоришь “замочить”. Сам ведь всё соображаешь, а говоришь. Слово-то какое… Тьфу!
Полковники чокнулись, выпили и закусили.
– Улетишь ты из этой Маньяны, не волнуйся. До восьми утра ещё куча времени. Так что улетишь. Но не в Москву, а куда-нибудь поближе. Какая страна тебе из соседних больше всего нравится?
– Коста-Рика, – не стал лукавить Бурлак.
– Вот в Коста-Рику и полетишь. И оттуда будешь действовать-злодействовать.
– А что делать?
– Для старого полковника, который на оперативной работе железные зубы нажил, который все ходы-выходы в этой стране знает, который афедроном малейшее колебание почвы маньянской улавливает, всегда найдется непыльная работенка.
Бурлаку, слегка поплывшему от алкоголя, тут же вспомнился Михаил Иванович. Эге! Да ведь они того же самого сейчас от него потребуют!.. Да ну! Он даже помотал головой. Они наверняка уже всё просчитали. Если только сам Михаил Иванович не из ихней банды.
– Один вопрос, Саша, – сказал Бурлак.
– Хоть пятнадцать, – дружелюбно отозвался Ноговицын.
– Нет, только один.
– Валяй.
– Ты знал, чем дочка Орезы занимается?
– Ясное дело, – сказал полковник. – Я ей сам рекомендацию в ливийский лагерь выписывал.
– Какой же я мудак, – с болью проговорил Владимир Николаевич.
Клесмет вдруг утробно захохотал.
– Да не мудак ты, Володя, – сказал Ноговицын, обсасывая какой-то хрящ. – Просто мир такой тесный. Маленькая земля-то, понимашь? Негде, ну просто негде на ней двум человекам друг от друга спрятаться.
Бурлак молча понурил голову. Ноговицын дососал хрящ и выплюнул то, что осталось, прямо на пол, и без того не больно чистый.
– И поэтому, – продолжал он, – никуда от тебя он не уйдет.
– Кто?
– Жидовская морда.
‑ Что ещё за жидовская морда?
‑ Коган Самуил Абрамович.
– Я всегда говорил, что нельзя евреям доверять, – встрял Клесмет, но его никто не услышал.
– Да, но почему… – начал Бурлак и остановился, увидев указательный палец Ноговицына, направленный прямо в середину своего лица.
– Володя! Если ты мне сейчас будешь рассказывать и клясться, что не собирался здесь, в Маньяне, делать по дембелю никаких левых делишек, что подбирался к “Съело Негро” просто так, ради своего интереса к этнографии, что загубил агента, на подготовку которого Родина угрохала два годовых содержания десантного полка, по нечаянности – то давай лучше не будем тратить время, а заведем с Игорьком тебя на ближайшую горку и скинем вниз – по твоей же просьбе, прошу заметить, потому что это будет для тебя стократ лучше, чем подвал на Хорошевке!..
Бурлак тут же переориентировался и сказал:
– Я только хотел спросить, как же это меня на Хорошевке-то не хватятся? Ведь хватятся?.. Ведь искать будут?..
– Не хватятся, – веско сказал Клесмет, который, кажется – о, ужас! – опять что-то куда-то наливал. – В стране бардак, выборы на носу, своих проблем хоть жопой отбавляй…
– Не будут тебя искать, Володя, – подтвердил Ноговицын. – А будут искать – я им скажу, чтобы не искали. Они и не будут искать.
Бурлак на это промолчал.
– Ну что, бояре, по последней? – сказал Ноговицын я взял ёмкость в руку. – Жалко, тут баня не предусмотрена. Сейчас бы как захерачили Чёрное море, да, Игорёк?..
– Я вам покажу, блин, Чёрное море, потому что вы ни хера не видели Чёрного моря… – пробормотал Клесмет тихо, почти шепотом, и эта фраза его показалась Бурлаку, в котором воспоминания о бане ещё не истаяли, похожей на сдутый аэростат на воздушном празднике в Текскоко, отчего вся мизансцена приобрела слегка маскарадный характер.
Полковники чокнулись, и Ноговицын сказал:
– Найди мне его, Володя. И бабу эту найди. Но его – главнее найди. Пускай это будет твоя последняя операция, твой последний, так сказать, гешефт – всё равно найди. А потом уже – бабу.
