откроет эпоху мировой революции, но отблеск этой «избранности» падает и на весь народ, которому выпадает честь нести революционное знамя по всему миру. Г.П. Федотов впоследствии проницательно называл этот революционный продукт «октябрьским национализмом». У последнего существует прообраз в виде «французской идеи», родившейся из другой, французской, революции и заложившей основы новоевропейского национализма (Alons, enfans de la patrie…).
Если бы Бердяев захотел внимательнее отнестись к тому явлению, которое он сам (вслед за О. Шпенглером) назвал «псевдоморфозой», понятием, заимствованном из минералогии и означающим старую кристаллическую решетку, заполненную новым содержимым, то это могло бы развеять жестокий миф, который заставляет бывшую Российскую империю, уже однажды разгромленную и погубленную, существующую лишь ноуменально, и поныне именем своим расплачиваться за своего губителя, занимавшего три четверти века ее место.
Но что же за роковая стезя такая у России? Может, она есть чистое недоразумение, камень на пути человечества или даже – у него на шее, как думают ее критики?
Как бы ни относиться к России – проклинать ее или оплакивать, – нельзя не видеть, что это меченая земля и что один их главных узлов мировой истории завязан здесь. Случилась ли с Россией катастрофа, – от этого содрогается полмира, отступает ли от нее беда, – и весь мир вздыхает свободней… Какую же загадку скрывает судьба России и чему она учит?
Прежде всего, несмотря на экстраординарность, своеобычность этой страны, никак невозможно рассматривать ее судьбу сепаратно от европейской жизни, и не только потому, что Россия по своему духовному происхождению принадлежит к семье христианских народов Европы, но, главное, потому, что несчастья, которые с ней приключились, нельзя считать ее собственными. Она участвует в мировом разделении труда, ибо Запад в процессе своего динамичного развития выделяет определенные яды, а Россия, у которой нет к ним иммунитета, принимает их в себя и поучительно демонстрирует их пагубность.
Первый полезный урок, который мог бы извлечь из болезненной судьбы России Запад – это не верить в марксизм. Однако Запад плохо учится. Правда, время, когда марксизм был «опиумом интеллигенции», прошло: еще бы, взгляните на развалины коммунистических режимов в Восточной Европе! Однако «бумажный ангел» марксизма не гибнет, теоретики выхватывают его из гибельного огня и включают в качестве компонента в очередную идейную комбинацию, зреющую в их профессорских головах. И он скрывается там под оболочкой благонамеренных социальных рекомендаций, как бы уже обезвреженный от «мессианства» и сохраняющий только свою «сугубо научную» сторону. Но мы, вопреки уверениям Бердяева, должны знать, что такого марксизма не бывает и что, даже затаившись, он постоянно инфицирует мир своим экслюзивным глобальным замыслом.
Несмотря на свой практический провал, судя по массированному наступлению, которое ведется сегодня на мессианскую «русскую идею», схватка его с Россией только обостряется. А схватка эта смертельна. Ибо тут: или – или, поскольку Священная история продолжается и кому-то из двух противоборствующих сторон уготован «неизбежный конец».
Если смотреть на историю не поверхностным взглядом прогрессиста и увидеть в ней продолжение той трагической мистерии, которая была явлена в Священной истории, то явление марксизма в России – как стране, вынашивающей свой христианский идеал, – не случайно. Именно здесь должно было завязаться основное противоборство, и не только «русская идея» не исказила и не подменила собой «пролетарский мессианизм», а, напротив, она была сорвана этим последним. Что касается разоблачений, поступающих потоком в ее адрес, то они преждевременны, потому что при ней мы еще не жили, идя по дороге лжемессианского эксперимента.
А «русская идея», идея христиански вдохновленной страны, может быть, она и была бы последней небезнадежной для России и мира дорогой, которая осталась пока неиспробованной?!
Огненный дух: Автопортрет Николая Бердяева в его «Самопознании»[525]
Николай Бердяев – один из властителей дум истекшего столетия, самый известный из русских мыслителей на Западе; он был назван «одним из универсальных людей ХХ века», «христианским гуманистом», «диапазон мысли которого необычайно широк, а в центре его мысли – богочеловек Христос»; его считали «великим русским философом», чей труд явился связующим звеном между Востоком и Западом <…>, его книги публиковались в обоих полушариях; ныне Бердяев – и у себя на родине наиболее цитируемый в идейных дебатах автор.
«Самопознание» принадлежит к тому автобиографическому жанру «исповеди», который ведет свое летоисчисление от времен блаженного Августина и родился в недрах христианского мирочувствия вместе с обостренным вниманием к своему «я» как уникальному, награжденному божественными дарами существу. В этом ряду после «Исповеди» Августина с ее поучительным откровением о тягостном изживании греха и о единоспасающей благодати вспоминаются и другие знаменитые исповедания: «Мысли» Б. Паскаля, предпринявшего вдохновенную апологию христианства и размышлявшего над вопросами, чтó есть человек и его удел; а также более секуляризованные самооткровения Ж.-Ж. Руссо, у которого амбициозный самосуд совмещается с сентиментальной пропагандой «естественности»; наконец, исповедь Л. Толстого с разоблачением всех «неправд» и призывами к «опрощению».
Бердяев сосредоточен на себе не ради покаяния или поучения, а для познания. Он выбрал себя предметом исследования с двойной целью: чтобы разгадать тайну своей личности (не чтó есть природа человека вообще – об этом он пишет в других сочинениях, – а чтó есть его, Николая Бердяева, личная природа) и чтобы, исходя из этого знания, понять истоки своего творчества («объяснить связь моего типа философского миросозерцания с типом моей душевной и духовной структуры»). Среда же и обстоятельства жизни Бердяева, с которыми знакомит нас автобиография, привлечены им не сами по себе, а с точки зрения «реакций» на них воспоминателя – тем ему и интересных.
Что же из этих «реакций» на вызовы извне открывается читателю в книге, написанной, действительно, с елико возможной «простотой и прямотой», о которой упоминает автор? Что Бердяев – это замечательная личность, рыцарь без страха и упрека, «огненный дух» (как определил его С. Левицкий), для которого не существовало пугающих обстоятельств, который никогда не склонял головы перед «необходимостью», не пасовал перед чьим-либо могуществом, не заключал компромиссов, не позволял себе душевного расслабления, жизненно соответствуя своему кредо, высказанному в книге: «Человек не должен склоняться ни перед какой силой, это недостойно человеческого существа». В ситуациях опасности и особого напряжения Бердяев, как и подобает героической личности, до конца дней чувствовал необыкновенное воодушевление и прилив творческих сил. Наследственная воинственность рода Бердяевых обрела в мыслителе черты боевого полемического дара. Жизненные эпизоды описываются в «Самопознании» без малейшего налета самолюбования и тщеславия; мы узнаем этот характер и из примечаний жившей в семье Николая Александровича его свояченицы и большого друга Евгении Рапп.
Перед нами – последний романтик, мушкетер ее величества
