сказали мне, что счастье – это то, как живет большинство людей?
– Не совсем так. Мне кажется, что они счастливы.
– Так что же для вас означает слово «счастье»?
– Трезвомыслие. – Немного помедлив, Рейни тихо добавил: – И свобода быть трезвомыслящим.
Люинь вошла в палату и закрыла за собой дверь.
Рейни какое-то время постоял около двери, размышляя над вопросами своей пациентки. Да, он действительно считал себя счастливым. Хотя его жизнь была одинокой, он ощущал покой. Если рассуждать поверхностно, то он вел пассивный образ жизни, смирился со своим наказанием и статусом холостяка и позволял высшей политике определять течение его существования. Но на самом деле самую большую роль в жизни Рейни играл тот выбор, который он делал сам. До какой-то степени жизнь каждого человека была следствием собственного ежечасного выбора. Рейни предпочитал не выбирать, что само по себе было выбором. У него не было причин жаловаться или быть недовольным, поскольку всякий выбор имел последствия. Свобода была неотделима от одиночества. Он хотел, чтобы никто не ограничивал его свободу, поэтому был вынужден смириться с одиночеством, на которое никто не посягал.
* * *
Попрощавшись с Рейни, Люинь подошла к окну, откуда открывался вид на ночную пустыню. Она включила звуковую систему и стала слушать шумы природы – грозу на Земле.
Палата наполнилась стуком дождевых капель. Люинь прижала ладони к стеклу и вгляделась в темный силуэт Большой Скалы на горизонте. Не было видно ни одной из двух лун, только диск Цереры светился над пустыней. Большая Скала походила на темный рубец, отделявший небо от равнины на горизонте. Звезды ярко горели над ровной безликой поверхностью плато. Большая Скала казалась и очень близко, и немыслимо далеко. Она была похожа на меч, выкованный ночью. Шум дождя был настолько реалистичен, что у Люинь возникло такое ощущение, будто капли бьют по стеклу.
От всего, о чем Люинь узнала сегодня, у нее в сердце забрался холодок. Ей казалось, что стекло окна ее палаты ярко светится и вмещает все радости, печали и желания человечества. Термин «обитаемое пространство» казался ей и угнетающим и реальным. На Марсе не было ни министерства финансов, ни туристической индустрии, ни автомобильных пробок, ни правил дорожного движения, ни бюрократов, изучающих и проверяющих документы, удостоверяющие личность, но только потому, что марсиане жили внутри хрустальной шкатулки, где жизнь каждого человека можно было распланировать от и до. Чтобы воспроизвести такой образ жизни на Земле, всем пришлось бы перебраться в одну коробку правильной формы и получать одинаковое пособие. Люинь не понимала, что ответить Эко. Он писал ей с необычайным рвением, но явно шел вперед к недостижимому миражу.
И как только Люинь взяла в руки компьютерный экран и стала придумывать новый ответ на послание Эко, как ей пришло новое письмо.
Люинь!
Сообщи мне, когда будешь готова выписаться из больницы. Я попросил отгул на целый день. Я смогу пойти с тобой в Хранилище Досье.
Береги себя и постарайся полностью поправиться.
Анка.
Неожиданно к Люинь пришло чувство покоя. Спокойные слова на экране озарили палату теплым светом. Далеко-далеко улетели все тревоги, заговоры, революции, истории и абстрактные дебаты. Остались только спокойные теплые слова.
Люинь ощутила сильнейшую усталость.
Перегородка
В то утро, когда Люинь должны были выписать из больницы, она навестила другого пациента.
Дедушку Пьера лечили в этой же больнице, поскольку он жил в одном районе с Люинь. Она отправилась в реанимационное отделение на втором этаже – одно из лучших по технической оснащенности подразделений больницы. На дверях палат, где царила тишина, висели таблички в форме зеленых листьев. Дверь в палату, которую искала Люинь, была открыта. Стены здесь были настроены на полную прозрачность. В воздухе витали приятные цветочные ароматы. Царил покой, как на дне океана. Тут было почти возможно забыть о гнетущей реальности.
Пьер тихо сидел возле кровати деда. Солнце освещало его в профиль. Длинные вьющиеся пряди свесились на лоб. Кончики волос и брови казались почти прозрачными. Пьер сидел неподвижно, будто статуя, и не сразу заметил Люинь. Он торопливо встал и, не говоря ни слова, подвинул к ней стул. Люинь села. Они вместе стали смотреть на старика, лежавшего на кровати и пребывавшего в коме.
Серебристые волосы деда Пьера были разбросаны на подушке, они обрамляли его спокойное лицо. Морщины разгладились, поскольку старика не мучили боль и напряжение. Люинь ничего не знала о его состоянии и не решилась спросить об этом Пьера. Она просто молча сидела рядом с другом и смотрела на крошечные приспособления, прикрепленные к изголовью кровати. Линии, показывающие результаты измерения активности головного мозга и прочих аспектов жизнедеятельности, медленно ползли по табло. Показатели никогда не были тождественны жизни, но они всё же говорили о том, что жизнь идет.
– Про твоего дедушку мне сказала Джиэль, – проговорила Люинь.
– Джиэль… – механически повторил Пьер, словно бы эхом отозвавшись на слова Люинь.
– Ты и себя береги, – сказала Люинь. – И не переживай за Творческую Ярмарку.
– Творческую Ярмарку? – рассеянно переспросил Пьер. – Ну да. Творческая Ярмарка.
Люинь посмотрела на Пьера, и у нее заныло сердце от сочувствия. Она знала, что Пьера вырастил дед, что у них двоих больше никого не было. У Пьера не было братьев и сестер. Умрет дед – и он останется один-одинешенек. Люинь вспоминала, каким Пьер был в детстве – худеньким, стеснительным, вспыльчивым. При виде любой опасности он хватался за руку деда. Пьер не играл с другими детьми, но, если видел, что кого-то обижают на игровой площадке, стремительно мчался на помощь, будто ежик-подросток, нахохлившийся и выставивший все свои иголки. Бежал, размахивая кулаками. Пьер всегда был упрямцем. Даже сейчас он смотрел на деда с упрямством, от которого у Люинь разрывалось сердце. Пьер сидел, ссутулившись, спрятав внутри себя все чувства.
Со дня возвращения на Марс Люинь только один раз видела Пьера. Все ее воспоминания о нем остались далеко, на расстоянии пятилетней давности, когда он был меньше ростом, чем сейчас. Люинь слышала, что Пьер превосходно учился, что в последние пару лет он защитил несколько успешных научных проектов – а это было превосходным достижением для столь молодого человека.
Немного погодя Пьер вдруг повернулся к Люинь и сказал:
– Прости, мне надо было бы раньше навестить тебя.
– Ничего страшного. Мне уже намного лучше. Я знала, что ты занят.
– Мне тут почти нечего делать, – покачал головой Пьер. – Скажи Джиэль, что через пару дней я к вам присоединюсь. Мне надо лично проследить за вакуумным опрыскиванием. Больше этого
