Когда ужин был готов, уже стемнело и жара немного спала. В окошко столовой проникал легкий бриз, почти ветер, и Виктор мог различить тени, колышущиеся за ограждением. Он постелил бумажную скатерть, расставил тарелки и на манер канделябра установил в центре одну из переносных ламп. Он попытался даже подать еду покрасивее, но это прошло незамеченным. Поужинали второпях и молча, никто ни с кем не разговаривал. Элиса, Жаклин и Бланес сразу вернулись в зал управления и возобновили работу.
Виктор остался убирать со стола и включил рацию в кармане джинсов. В разномастном шуме эфира ему слышалось дыхание Элисы. Он представил себе, что дыхание — это нечто вроде отпечатков пальцев, и сейчас он слышит выдохи именно ее контральто, которые ни с чем нельзя перепутать, и скрип ее карандаша о бумагу.
Раздать всем рации придумал Бланес. Картер в ответ на его предложение изобразил мину на каменном лице, точно говоря: «Профессор, оставьте практические вопросы мне», но в конце концов нагрузился переносными рациями, чтобы распределить их между ними, хоть и заметил:
— Это вам не очень-то поможет, господин разумник. Зильберга он разорвал на клочки прямо под носом охранников, внутри самолета, не забыли? А Стивенсона — на баркасе, по размеру меньшем, чем эта комната, на глазах у пяти человек, которые ничего не видели и не могли сделать…
— Я знаю, — признал Бланес, — но думаю, лучше нам все время быть на связи. Это успокаивает.
Поэтому в паху у Виктора шуршали и покашливали голоса Жаклин, Элисы и Бланеса, и ему думалось, что и другие слышат шумы, которые производит он сам, поэтому он постарался собирать тарелки тихо (потом их нужно будет помыть морской водой, которую принес в бидонах с пляжа Картер). В этот момент его окликнул Картер:
— Возьмите фонарь, спуститесь в кладовую и посмотрите на верхних полках, нет ли там чего-нибудь, что может нам пригодиться. Вы выше меня, а лестницы у нас нет.
Виктор попросил его повторить приказ: с момента прибытия на остров Картер вовсе не пытался говорить по-испански, и хотя Виктор неплохо понимал английский, речь этого человека временами оказывалась для него тарабарщиной. Когда он наконец понял, то послушно повиновался: взял фонарь и направился в темную смежную комнатушку, в полу которой был открыт люк.
Открытое отверстие люка было темно.
Он посветил туда, увидел ведущие вниз ступени и вдруг вспомнил. Тут он убил ту женщину. Как ее звали? Черил Росс.
Он поднял глаза. Картер еще был на кухне, что-то там делал. Он снова посмотрел на люк. Что такое? Ты годишься только на то, чтобы готовить ужин? Он вдохнул побольше воздуха и начал спускаться по ступеням. Из кармана брюк рация донесла до него кашель Элисы в треске помех. Слышала ли она приказ Картера? Знала ли, что он сейчас делает?
Когда его накрыл потолок кладовой, Виктор поднял фонарик. Он увидел металлические полки, заваленные всяческими предметами. Пол здесь был земляной, хотя, как он ни вглядывался, следов, которые ожидал (и боялся) найти, так и не обнаружил. Тут, внизу, было прохладно по сравнению с липким воздухом кухни, даже немного холодно.
Вдруг в глубине он заметил серую металлическую дверь, забитую деревянными планками.
Он вспомнил рассказ Элисы о том, что все случилось в холодильной камере.
За этой дверью.
Виктора передернуло. Он до конца спустился по ступеням и решил сосредоточиться на своей задаче.
Начал он с полок справа. Встал на носки и посветил на самую верхнюю. Во тьме показались две коробки, вроде бы с печеньем, и большие металлические банки, по всей видимости, с чем-то несъедобным. На ум ему пришел ребус, где один китаец показывает другому банку с лаком, чтобы сказать «рак». У китайцев вместо «брат» вышел бы «блат» Из рации доносился тихий разговор, которому приходилось прорываться через цензуру статических помех: Бланес и Элиса принялись рассуждать о чем-то, связанном с расчетом УПВ (универсальной переменной времени) и о периодах энергии. Вибрато голоса Элисы приятно щекотало ему пах.
— Э, да выключите эту дрянь, — услышал он вдруг голос Картера, сопровождавшийся звуком спускающихся по ступеням ботинок. — Никакого проку от нее нет, что бы там этот умник ни говорил.
Виктор пропустил его слова мимо ушей. Он даже не стал отвечать, просто дальше шарил лучом фонарика по верхним полкам, пока не наткнулся на новые ящики.
Внезапно его гениталий коснулась рука. Огромная рука. Он отскочил, но толстые пальцы Картера успели залезть в узкий карман его джинсов и выключить рацию.
— Что… вы делаете? — закричал Виктор.
— Спокойно, падре, вы не мой тип. — Картер оскалился в темноте. — Я же сказал вам, что рации — бесполезная дрянь, и мне не нравится, когда меня кто-то слышит.
Виктор подавил обиду, продолжив работу.
— Будьте добры, не называйте меня «падре», — сказал он. — Я преподаватель физики.
— Я думал, вы занимались религией или теологией или чем-то в этом роде.
— Откуда вы знаете? — удивился Виктор.
— Слышал, как вы говорили об этом француженке вчера вечером, в аэропорту в Йемене. И видел, что вы иногда молитесь.
Эта неожиданная наблюдательность Картера Виктора изумила. Он действительно говорил с Жаклин о том, какие книги он читает, и на протяжении поездки несколько раз молился (никогда в жизни он не испытывал такого горячего желания это сделать), но он всегда незаметно, едва шептал «Отче наш». Он не думал, что кто-то обратит внимание.
— Я католик, — ответил Виктор. Он протянул руку и наклонил один из ящиков, чтобы посмотреть, что внутри. Снова какие-то банки. Он вытащил одну из них. Фасоль.
— Что ученый, что священник — один черт. — Картер принялся снимать коробки с полок, стоявших по левую сторону. — Это худшие общественные сословия, я так считаю. Одни создают оружие, другие его благословляют.
— А солдаты из него стреляют, — возразил Виктор, не испытывая желания спорить, но с задней мыслью. Поискал на банке с фасолью срок годности и обнаружил, что он кончился четыре года назад. Снова поставил банку в ящик и направил фонарь на следующий. Картонные коробки. Он сунул туда руку, чтобы взять одну из них.
— Скажите-ка мне одну вещь, — обратился к нему Картер сзади. — Что для вас Бог?
— Бог?
— Да, что это для вас?
— Надежда, — помолчав, ответил Виктор. — А для вас?
— Как по настроению.
Коробка застряла. Виктор сильно тряхнул ящик. Какая-то юркая черная тень вдруг возникла в пяти сантиметрах от его пальцев и поползла по стене.
— Господи… — охнул Виктор по-испански, с отвращением отпрянув в сторону.
— Нет, это уж точно не «Господь». — Картер повторил это слово по-испански, светя фонариком на потолок. — Это таракан. Большой, но преувеличивать все же не стоит…
— Просто огромный… — Виктору было тошно. Мясо ворочалось у него в желудке.
— Нормальный тропический таракан, без красителей и добавок. Я бывал в таких местах, где при виде подобной твари слюнки текли. В таких местах, где увидеть жучка — то же самое, что увидеть оленя.
— Не уверен, что я хотел бы в таких местах оказаться.
Бывший солдат хрипло и коротко хохотнул.
— Вы уже в одном из таких мест, падре. Если хотите, могу снять доски с двери и продемонстрировать.
Виктор посмотрел на дверь, потом на Картера. В свете фонарика глаза Картера были того же цвета, что и полотно двери.
— Не скажу, что это худшее из всего, что мне довелось повидать, потому что после я видел Крейга, Петрову и Марини. Но то, что я видел за этой дверью, было худшим из всего виденного мною до тех пор. А уж можете быть уверены, повидал я немало. — В холодном воздухе кладовой дыхание Картера повисало облачком. От света фонаря его глаза сверкали. Казалось, будто внутри у него пожар. — Такие бравые солдаты, как Стивенсон и Берджетти, привыкшие, как я говорю, жить стоя, а не на коленях, после спуска в эту кладовую свихнулись… Даже тот тип, что нас разыскивает, Гаррисон, человек «Игл Груп», нафиг сбрендил: он видел больше жертв, чем все мы, и теперь совсем рехнулся. У него всякие припадки, кризы, все такое. При том, что кисейной барышней его не назовешь.
Виктор сделал движение кадыком, безуспешно пытаясь сглотнуть слюну. Картер заговорил, немного отвернувшись, словно обращался уже не к нему, а к окружавшим их теням:
— Я вам расскажу одну вещь. В тысячах километрах отсюда, в Кейптауне, есть домик, где живут моя жена и дочь. Они негритянки. У меня красивая-красивая черная девочка десяти лет от роду с милыми кучеряшками и огромными глазами. У нее такая славная улыбка, что я мог бы смотреть на нее всю жизнь и плакать от умиления. Мою жену зовут Камария, на суахили это значит «луноподобная». Она высокая и красивая, лучшая представительница своей расы, с точеным телом из твердого эбенового дерева. Я люблю их без памяти. А в последние пару лет и ночи не проходит, чтобы мне не приснилось, что я запираю их в этой кладовой и уничтожаю здесь. Я делаю с ними то же, что оно сделало с Черил Росс. Я не могу этому противостоять: появляется он, дает мне приказания, и я повинуюсь. Дочери я вырываю глаза, чтобы их съесть.
